На картине Васнецова Алёша Попович изображен с луком и стрелами, а возле седла можно увидеть гусли, что говорит о его веселом нраве. Иногда он безрассуден, как любой молодой парень, а иногда хитер и мудр, как бывалый воин. Как и многие богатыри земли Русской, это, скорее, собирательный образ. Но есть у данного персонажа и реальный прототип. По некоторым данным, это сын ростовского православного попа Леонтия. Но земляком его считают и жители Полтавской области (Украина). Местные предания гласят, что он частенько посещал здешние ярмарки и помогал людям.
По другой версии, это ростовский известный богатырь Александр. Он жил в 12-13 веке и был видным историческим деятелем. Часто его образ переплетается с другим, не менее заметным персонажем былин, Вольгой Святославичем. Славные подвиги русских богатырей будут неполными без сказаний о том, как Алеша сошелся в бою с самим Тугарином. Этот половецкий хан – реальное историческое лицо, Тугоркан. И в некоторых былинах Алеша Попович дрался с ним несколько раз. Также этот богатырь заслужил славу в многочисленных междоусобных войнах того времени. И погиб в знаменитой
битве при Калке (1223 год).
Алёша Поповичъ и Тугарин Змѣёвич
Какъ изъ славнаго Ростова, красна города,
Не ясенъ соколъ съ соколикомъ вылётывалъ
Выѣзжали два могучіихъ богатыря,
Что по имени Алешенька Поповичъ младъ,
Съ нимъ молоденькій Екимъ Ивановичъ.
Ѣздили богатыри плечо въ плечо,
Стремя въ стремя богатырское;
Ѣздили, гуляли по чисту полю,
Не наѣзживали ничего въ чистомъ полѣ,
Не видали птицы перелётныя,
Не видали звѣря порыскўчаго;
Только и наѣхали въ чистомъ полѣ
Три дороженьки широкія,
Промежду дороженекъ горючъ камёнь лежитъ,
А на камнѣ подписи подписаны.
Говоритъ Алешенька Поповичъ младъ:
„Ай ты, братецъ мой Екимъ Ивановичъ!
Человѣкъ ты поучёный въ грамотѣ:
Посмотри на камнѣ подписи,
Что на камнѣ-то подписано?“
Соскочилъ Екимъ тутъ со добра коня,
Посмотрѣлъ на камнѣ подписи,
А на камнѣ три дороженьки расписаны:
„Первая дороженька на Муромъ градъ,
А другая на Черниговъ градъ,
Третья ли ко городу ко Кіеву,
Къ ласковому князю ко Владиміру.“
Говоритъ Екимъ Ивановичъ:
„Ай ты, братецъ мой Алешенька Поповичъ младъ
Ты какой дорожкою изволишь путь держать?“
Говоритъ ему Алешенька Поповичъ младъ:
„Лучше ѣхать намъ ко городу ко Кіеву,
Къ ласковому князю ко Владиміру.“
Повернули добры молодцы добрыхъ коней,
И поѣхали ко городу ко Кіеву.
Не доѣхавши до славной до Сафатъ-рѣіси,
Становились на лугахъ зеленыихъ,
Покормить своихъ добрыхъ коней,
Разставляли два бѣлыхъ шатра,
И Алеша поизволилъ опочивъ держать.
Мало время позамѣшкавши,
Молодой Екимъ добрыхъ коней
Въ зёленъ лугъ пустилъ стреноживши,
Самъ въ шатеръ ложился опочивъ держать.
Какъ прошла та ночь осенняя,
Ото сна Алеша пробуждается,
Возстаетъ рано-ранёшенько,
Утренней зарею умывается,
Бѣлою ширинкой утирается,
Ко востоку Богу молится.
Молодой Екимъ Ивановичъ
По добрыхъ коней сходилъ скорешенько,
Попоить сводилъ ихъ на Сафатъ-рѣку.
Приказалъ Алеша тутъ сѣдлать добрыхъ коней.
Осѣдлавши онъ, Екимъ, добрыхъ коней,
Снаряжалися ко городу ко Кіеву.
Приходилъ къ нимъ тутъ калика перехожая:
Лапотки на немъ семи шелковъ,
Подковыренныя чистымъ сӗребромъ,
Передокъ унизанъ краснымъ золотомъ,
Шуба соболиная да долгополая,
Шляпа сорочинская да земли греческой,
Шелепуга подорожная
Чебурацкаго свинцу налита въ тридцать пудъ.
Говоритъ калика перехожая:
„Ой вы гой еси, удалы добры молодцы!
Видѣлъ я за славной за Сафатъ-рѣкой
Молода Тугарина Змѣёвича:
Въ вышину-то онъ, Тугаринъ, трехъ сажень,
Промежъ плечъ-то у него коса сажень,
Промежъ глазъ-то калена стрѣла,
Конь крылатый подъ Тугариномъ какъ лютый звѣр
Изъ хайлйща-то огонь пышетъ,
Изъ ушей-то дымъ-столбомъ валитъ.“
Привязался тутъ Алешенька Поповичъ младъ:
„Ай ты, братецъ мой, калика перехожая!
Дай свое мнѣ платьице каличее,
Самъ возьми мое да богатырское,
Дай мнѣ лапотки семи шелковъ,
Подковыренныя чистымъ серебромъ,
Передокъ унизанъ краснымъ золотомъ,
Шубку соболиную да долгополую,
Шляпу Сорочинскую да земли греческой,
Шелепугу подорожную
Чебурацкаго свинцу налиу въ тридцать пудъ.“
Не отказывалъ калика перехожая,
Далъ ему свое онъ платьице каличее,
Надѣвалъ самъ платье богатырское.
Наряжается Алешенька каликою,
Взялъ съ собою шелепугу подорожную
Чебурацкаго свинцу налйту въ тридцать пудъ,
Взялъ еще въ запасъ чингалище булатное,
И пошелъ за славную Сафатъ-рѣку.
Какъ завидѣлъ тутъ
Тугаринъ сынъ Змѣевичъ младъ
Отъ дали Алешеньку Поповича,
Заревѣлъ собака зычнымъ голосомъ,
Инъ продрогнула дубровушка зелёная,
Младъ Алеша еле живъ идетъ.
Говоритъ ему Тугаринъ сынъ Змѣевичъ младъ:
„Ай ты гой еси, калика перехожая!
Не слыхалъ ли ты да не видалъ ли гдѣ
Про млада Алешу про Поповича?
Я бъ Алешу закололъ копьемъ,
Закололъ копьемъ, спалилъ огнемъ.“
Говоритъ Алешенька каликою:
„Ай ты гой еси, Тугаринъ сынъ Змѣевичъ младъ!
Подъѣзжай ко мнѣ поближе ты, ко старчищу:
«Не слыхать мнѣ отъ далй-то, что ты говоришь.“
Подъѣзжалъ къ нему Тугаринъ сынъ Змѣевичъ младъ.
Еакъ сверстался младъ Алеша со Тугариномъ,
Шелепугою его по головѣ хлестнулъ,
Буйну голову Тугарину разбилъ-расшибъ,
Повалилъ собаку на сыру землю,
Самъ вскочилъ ему на чёрну грудь.
А и взмолится Тугаринъ сынъ Змѣевичъ младъ:
„Гой еси, калика перехожая!
Ты не самъ ли есть Алешенька Поповичъ младъ?
Если ты Алеша—побратаемся.“
Въ тѣ поры Алешенька врагу не вѣровалъ,
Отрубилъ ему онъ буйну голову,
Поснималъ съ него онъ платье цвѣтное,
Платье цвѣтное да на сто тысячей,
Самого во тороки вязалъ,
Одѣвался въ платье цвѣтное,
На коня его садился на люта звѣря,
И поѣхалъ ко своимъ бѣлымъ шатрамъ.
Какъ увидѣли его Екимъ съ каликою,
Испужались, сѣли на добрыхъ коней,
Побѣжали ко Ростову городу.
Настигаетъ ихъ Алешенька Поповичъ младъ.
Какъ обернется Екимъ Ивановичъ,
Показался онъ ему Тугариномъ,
И выдёргивалъ онъ боевую палицу,
Палицу булатную во тридцать пудъ,
И бросалъ ее назадъ себя—
Угодилъ Алешѣ въ груди бѣлыя,
Сшибъ Алешу изъ черкасскаго сѣдёлышка,
И упалъ онъ на сыру землю.
Соскочилъ Екимъ тутъ со добра коня,
Сѣлъ ему на груди бѣлыя,
Ладитъ ихъ пороть ему чингалищемъ—
И увидѣлъ золотъ чуденъ крестъ на немъ,
Самъ заплакалъ, говоритъ каличищу:
„По грѣхамъ мнѣ, видно, учинилося,
Что убилъ я братца своего родимаго!“
Стали оба тутъ его трясти, качать,
Подали ему питья заморскаго,
И пришелъ онъ отъ того ко живности,
Помѣнялися они съ каликой платьицемъ:
Надѣвалъ калика платьице каличее,
Надѣвалъ Алеша богатырское,
А Тугарина-то платье цвѣтное
Положили въ тороки къ себѣ.
Сами сѣли на добрыхъ коней,
И поѣхали ко городу ко Кіеву,
Къ ласковому князю ко Владиміру.
Какъ пріѣхали они во Кіевъ градъ,
Какъ заѣхали на княженецкій дворъ,
Соскочили со добрыхъ коней,
Привязали ко столбамъ дубовыимъ
И пошли во гридни свѣтлыя.
А у ласковаго князя у Владиміра
Со его княгиней со Апраксіей
Поразставлены столы дубовые
И идетъ хорошъ почӗстенъ пиръ.
Какъ вошли во гридни свѣтлыя,
Молятся святому Спасу образу,
Бьютъ челомъ на всѣ четыре стороны,
Князю со княгинею въ особину.
Говоритъ имъ ласковый Владиміръ князь:
„Гой еси вы, добры молодцы!
А и какъ же васъ зовутъ по имени,
Величаютъ по изотчеству?
Вамъ по имени бы можно мѣсто дать,
По изотчеству пожаловать.
Говоритъ Алешенька Поповичъ младъ:
„Я изъ славнаго Ростова, красна города,
Сынъ Леонтья, стараго попа соборнаго,
А зовутъ Алешею Поповичемъ.
Повстрѣчалъ путемъ Тугарина Змѣевича,
Голову срубилъ чудовищу,
Въ торокахъ его привезъ къ тебѣ
Какъ возрадуется тутъ Владиміръ князь,
Говоритъ Алешѣ таковы слова:
„Гой еси, Алешенька Поповичъ младъ!
А садись-ка ты да по отечеству
Во большое мѣсто, во большой уголъ,
Во другое мѣсто богатырское —
Во скамью дубову супротивъ меня,
Въ третье мѣсто—куда самъ захошь.“
Не садился младъ Алеша во большой уголъ,
Не садился во скамью дубовую,
Сѣлъ онъ со товарищами на палатный брусъ.
Воскричалъ Владиміръ князь тутъ громкимъ голосомъ:
„Гой еси вы, слуги вѣрные!
Вы идите-ка да на широкій дворъ
За чудовищемъ Тугариномъ Змѣевичемъ,
Вы берите-ка со тороковъ его,
Принесите предъ лицо мое.“
И идутъ двѣнадцать добрыхъ мблодцевъ,
Принесли Тугарина Змѣевеча
На доскѣ изъ красна золота,
Посадили во большой уголъ,
Рядомъ со княгиней со Апраксіей.
Были же тутъ повара догадливы:
Приносили яствушекъ сахарныихъ,
Приносили бѣлую лебёдушку.
Стали ѣсть всѣ, прохлажатися;
А Тугаринъ сынъ Змѣевичъ младъ нечестно ѣстъ:
По ковригѣ цѣлой за щеку мечетъ,
Проглотилъ заразъ всю лебедь бѣлую,
Закусилъ еще ковригой монастырскою.
Говоритъ Алешенька Поповичъ младъ:
„Какъ у моего у государя батюшки,
У Леонтья у попа Ростовскаго,
Было псище старое, сѣдатое,
Еле по подстолію таскалося;
Какъ хватило псище кость великую,
Гдѣ хватило тамъ и подавилося:
Подавиться и Тугарину Змѣевичу
Отъ меня Алеши отъ Поповича.“
Почернѣлъ Тугаринъ какъ осення ночь,
Прояснѣлъ Алеша, какъ свѣтелъ мѣсяцъ.
Были повара опять догадливы:
Приносили зелена вина,
Приносили питьицевъ медвяныихъ,
Питьицевъ медвяныихъ, заморскіихъ;
Стали пить всѣ, прохлажатися;
А Тугаринъ сынъ Змѣевичъ младъ нечестно пьетъ:
Въ разъ охлёстываетъ чары цѣлыя,
Каждая-то чара въ полтора ведра.
Говоритъ Алешенька Поповичъ младъ:
„Какъ у моего родителя у батюшки,
У Леонтья у попа Ростовскаго,
Было старое коровище,
Еле по двору таскалося,
На поварню къ поварамъ забилося,
Браги прѣсной цѣлый чанъ охлестнуло,
Гдѣ охлестнуло—и треснуло:
Треснуть и Тугарину Змѣевичу
Отъ меня Алеши отъ Поповича.“
Потемнѣлъ Тугаринъ, какъ осення ночь,
Выдернулъ чингалище булатное,
Бросилъ во Алешу во Поповича;
Да Алешенька на то повёртокъ былъ,
И не могъ Тугаринъ угодить въ него.
А стоялъ у печки у муравленой
Молодой Екимъ Ивановичъ,
Налету чингалище подхватывалъ,
Самъ Алешѣ приговаривалъ:
„Ай ты, братецъ мой Алешенька Поповичъ младъ!
Самъ изволишь ли бросать въ него, аль мнѣ велишь?“
Говоритъ Алешенька Поповичъ младъ:
„Самъ не брошу и тебѣ не дамъ бросать.
Зӑутро ужо съ нимъ перевѣдаюсь:
Бьюся съ нимъ я о великъ закладъ,
Не о стѣ рубляхъ и не о тысячѣ—
Бьюся о своей о буйной головѣ.“
Въ тѣ поры князья и бояре
Повскочили на рѣзвы ноги,
Всѣ поруки держатъ за Тугарина:
Какъ по сту рублей князья кладутъ,
По пятидесяти бояре,
А крестьяне по пяти рублей.
Гости ли торговые слупилися:
Подъ Тугарина Змѣевича
Подписали корабли свои,
Что стояли на быстромъ Днѣпрѣ
Со товарами заморскими.
За Алешу за Поповича подписывалъ
Изо всѣхъ владыка лишь черниговскій.
Взвился тутъ Тугаринъ и съ палатъ ушелъ,
На добра коня садился, на люта звѣря;
Поднялся на крыльяхъ его добрый конь,
Полетѣлъ высоко близъ подъ облакомъ.
Со товарищами и Алеша вонъ пошелъ;
На добрыхъ коней садилися,
И поѣхали ко славной ко Сафатъ-рѣкѣ;
Поразставили бѣлы шатры,
Отпустили коней въ зелены луга,
Сами стали опочивъ держать.
Тутъ Алеша дѣлу ночь не спалъ—
Цѣлу ночь стоитъ да на востокъ лицомъ,
Со слезами Богу молится:
„Дай-ка, Господи, мнѣ тучу грозную,
Тучу грозную со градомъ-дождичкомъ,
Подмочило бы коня крылатаго
У Тугарина Змѣевича,
Опустился бы Тугаринъ на сыру землю,
Было бы мнѣ съ нимъ посъѣхаться.“
По тому ли по Алешину моленію,
По Господнему да по велѣнію,
Наставала туча грозная,
Туча грозная со градомъ-дождичкомъ,
Подмочило крылья у коня крылатаго,
Палъ Тугаринъ на сыру землю.
Прибѣгаетъ тутъ Екимъ Ивановичъ
Ко Алешѣ съ радостною вѣсточкой,
Что Тугаринъ ѣдетъ по сырой землѣ.
Скоро младъ Алеша снаряжается,
Взялъ съ собою палицу тяжелую,
Взялъ еще въ запасъ чингалище булатное.
И садился на добра коня,
Ѣдетъ ко Тугарину на стрѣтушку.
А Тугаринъ ѣдетъ на добромъ конѣ,
На добромъ конѣ да по сырой землѣ,
Увидалъ Алешеньку Поповича,
Заревѣлъ собака зычнымъ голосомъ:
„Гой еси, Алешенька Поповичъ младъ!
Хошь ли, я тебя огнемъ спалю?
Хошь ли, я тебя конемъ стопчу?
Хошь ли, я тебя копьемъ убью?“
Замахнулся онъ чингалищемъ булатныимъ.
Чтобы снять съ Алеши буйну голову;
А Алеша былъ востёръ собой:
Завернулся за ту гриву лошадиную;
Промахнулося чингалище булатное
И ушло въ сыру землю до чёрена.
Говоритъ Алешенька Тугарину
Изъ-за гривы лошадиныя:
„Гой же ты, Тугаринъ сынъ Змѣевичъ младъ
Бился ты со мною о великъ закладъ:
Биться-драться одинъ-на-одинъ,
А вѣдь за тобою силы смѣты нѣтъ
На меня Алешу на Поповича.“
Какъ оглянется Тугаринъ тутъ назадъ себя,
Младъ Алеша былъ востёръ собой:
Вывернулся изъ-за гривы лошадиныя,
Да ударитъ палицей тяжелою
Въ буйну голову Тугарина Змѣевича
Своротилося главище на праву страну,
Туловище да на лѣвую.
Соскочилъ Алеша со добра коня,
Бралъ чингалище булатное,
Прокололъ собакѣ уши въ головѣ,
Да главища-то не можетъ на плечо поднять,
Жалкимъ голосомъ кричитъ товарищамъ:
„Гой еси, мои вы вѣрные товарищи!
Подсобите-ка главище на плечо поднять.“
Подъѣзжали вѣрные товарищи,
Помогли главище на плечо поднять.
И несетъ его Алеша ко добру коню,
Привязалъ кудёрушками желтыми
Къ стремянамъ ко лошадиныимъ,
И повезъ ко городу ко Кіеву.
Какъ пріѣхали они во Кіевъ градъ,
Какъ заѣхали на княженецкій дворъ,
Бросилъ онъ середь двора чудовище.
Увидалъ ихъ ласковый Владиміръ князь,
Выходилъ къ нимъ на красно крыльцо,
Проводилъ ихъ въ гридни свѣтлыя,
За убраные столы сажалъ,
Самъ Алешѣ приговаривалъ:
„Гой еси, Алешенька Поповичъ младъ!
Ужъ живи-ка ты теперь у насъ во Кіевѣ,
Послужи-ка мнѣ, князю Владиміру:
До-люби тебя пожалую“.
Такъ про молода Алешу старину поютъ,
Морю синему на тишину,
Добрымъ людямъ на послушанье.
Книга о Киевских богатырях. 1876 год (былины древне-киевского эпоса)
