Былина «Чурило Пленкович и Катерина» связана с первой — «Чурило Пленкович у князя Владимира». Владимир назначает Чурило «позовщиком на пиры». По обязанностям службы последний идет к старому Бермяте Васильевичу приглашать на почестной пир, но, увидев молодую жену его, прекрасную Катерину, Чурило «позамешкался» и не вернулся во дворец даже утром, когда Бермята был у заутрени. Свидание Чурилы с Катериной начинается игрой в шахматы, причём молодой «позовщик» трижды выигрывает. Тогда она бросает доску и говорит, что у ней «помешался разум в буйной голове, помутились очи ясные» от красоты Чурило и предлагает ему пойти в опочивальню. Сенная девка-чернавка извещает Бермяту об измене жены. Происходит полная трагизма сцена расправы над любовниками, и былина оканчивается смертью Чурило и Катерины, причём в некоторых вариантах Бермята женится на сенной девке в награду за донос.
Характеристика этого богатыря очень полно и верно обрисована уже в одной этой песне. Его щегольство доходит до того, что перед ним несут зонтик от солнца. Отношения его к жене Бермяты, о которых упоминается мимоходом, достаточно дополняют его характер. Былину «Чурило Пленкович и Катерина» в некоторых местечках былинники называют «Смерть Чурилы».
Смерть Чурилы (на старославянском языке)
Наканунѣ праздника было Христова дня
Канунъ де честнаго Благовѣщенія,
Выпала порошица-снѣгъ молодой.
По той де порохѣ, по бѣлому снѣжку,
Не бѣлый горносталь слѣды прометывалъ,
Ходилъ де гулялъ купавъ молодецъ,
На имя Чурило сынъ Пленковичъ.
Вслѣдъ ходя малые ребятушки,
Обирали гвоздочки серебряные,
Тѣмъ де ребята головы кормятъ.
Загулялъ Чурило ко Бермяту, къ высокому терему:
Бермятаго дома не случилося,
Одна Катерина прплучилася,
Отворяла окошечко косерчетое;
Не бѣлая лебедушка прокырчила,
Говорила Катерина-та Микулична:
«Удалый дородній добрый молодецъ,
Премладый Чурило сынъ Пленковичъ!
Пожалуй ко мнѣ во высокъ теремъ:
У меня Бермяты во дому не случилося,
Я одна, Катерина, прилучилася.»
Пришелъ де Чурило во высокъ теремъ,
Крестъ кладетъ по писаному,
Поклонъ ведетъ по ученому,
На всѣ стороны поклоняется
Желтыми кудрями до сырой земли,
Катерины Чурило въ особину.
Брала Катерина доску хрустальную,
Шахматы брала серебряные,
Начала играть съ нимъ во шахматы,
Говорила Катерина таково слово:
«Младое Чурило ты, сынъ Пленковичъ!
Я тебя поиграю, тебя Богъ проститъ;
А ты меня поиграешь, тебѣ сто рублей.»
Первый разъ Чурило ей матъ давалъ,
Взялъ съ Катерины денегъ сто рублей;
Другой разъ игралъ, ей другой де матъ давалъ,
Взялъ съ Катерины денегъ двѣсти рублей;
Третій разъ игралъ, ей де третій матъ давалъ,
Взялъ съ Катерины денегъ триста рублей.
Бросала Катерина доску хрустальную,
Шахматы бросала серебряные,
Сама говорила таково слово:
«Премладое Чурило ты, сынъ Пленковичъ!
Я не знаю—играть съ тобой во шахматы,
Я не знаю—глядѣть на твою красоту,
На твои-то на кудри на желтыя,
На твои на перстни злаченые.
Помѣшался у меня разумъ во буйной головы,
Помутились у меня очи ясныя,
Смотрючись де, Чурило, на твою красоту.»
Брала Чурила за руки за бѣлыя,
Вела его въ ложни во теплыя,
Да ложилась на кровать спать слоновыхъ костей,
На мягкую на перину на пуховую;
Начали съ Чуриломъ забавлятися.
Была у Бермяты де дѣвка чернавка его,
Ходитъ она по терему, мурчитъ да бурчитъ:
— Хороша Катерина дочь Микулична!
Ужъ я пойду къ Бермяты, накучу да намучу.
Того Катерина не пытаючи,
Въ ложни съ Чѵриломъ забавляется.
Пошла де дѣвка въ Божью церковь,
Приходила де дѣвка въ Божью церковь,
Крестъ кладетъ по писаному,
Поклонъ ведетъ по ученому,
На всѣ стороны покланяется,
Говорила дѣвка таково слово:
— Ласковый мой хозяинушка,
Старое Бермято сынъ Васильевичъ!
Стоишь ты во церкви, Богу молишься,
Надъ собой ты невзгоды не вѣдаешь;
А у тебя въ терему уже гость гоститъ,
Незваной де гость, неприказываной,
Да съ твоей-то женою забавляется.
Говорилъ де Бермята таково слово:
— Правду говоришь, дѣвка, пожалую,
А нѣтъ, тебѣ, дуры, срублю голову.
Говорила дѣвка таково слово:
— Мнѣ, сударь, не вѣришь, поди, самъ смотри.
Пошелъ де Бермята изъ Божьей церкви,
Пришелъ де Бермята ко высокому ко терему,
Застучалъ во кольцо во серебряное,
Спитъ Катерина, не пробудится;
Застучалъ де Бермята во второй наконъ,
Спитъ Катерина, не пробудится;
Застучалъ Бермята во третій наконъ
Изо всей могуты богатырскія:
Всѣ теремы пошаталися,
Маковки поломалися.
Услышала Катерина Микулична,
Выбѣгала въ одной тоненькой рубашечкѣ безъ пояса,
Въ однѣхъ тоненькихъ чулочкахъ безъ чеботовъ,
Отпирала Катерина широкія ворота,
Запущала Бермяту Васильевича.
Говорилъ де Бермята таково слово:
«Что, Катерина, не снарядна идешь?
Сегодня у насъ вѣдь честный праздничекъ,
Честное Христово Благовѣщенье.»
Говорила Катерипа-то Микулична:
— Ласковый мой хозяинушко,
Старое Бермято сынъ Васильевичъ!
Болитъ у меня буйна голова,
Опустилась поясница виже пупа и до пояса,
Во тѣ ли во нижнія во черева:
Не могу я хорошо обрядитися.
Пришелъ де Бермята во высокъ теремъ,
Увидѣлъ де платье все Чурилово,
И шапку и сапоги все Чуриловы,
Говорилъ Бермята таково слово:
«Хороша ты, Катерина дочь Микулична!
Я это платье на Чурилы все видалъ.
Умѣетъ Катерпна какъ отвѣтъ держать:
— Ты ласковый мой хозяинушко,
Старое Бермято сынъ Васильевичъ!
У моего у родимаго у брателка
Конями съ Чуриломъ помѣняноси,
Цвѣтнымъ-то платьемъ побраталоси.
Тогда де Бермята не пытается,
Беретъ де со стопки саблю острую,
Идетъ де Бермята въ ложню теплую,
Да увидѣлъ Чурила на кровати слоновыхъ костей.
Нани (будто) лучная зоринька просвѣтлила,
Острая сабелька промахнула:
Не бѣлый горохъ разстилается,
Чурилова кровь проливается,
По той де по середы кирпичныя
Чуриловы кудри валяются.
Услыхала Катерина-та Микулична,
Брала два ножа она, два острые,
Становила ножи черенемъ въ сыру землю,
Разбѣгаласи на ножики на острые
Своею она де грудью бѣлою,
Подрѣзала жилья ходячія,
И выпустила кровь-ту горячую.
Погибнуло двѣ головушки,
Что хорошія головы наилучшія,
Тутъ-то Чурилу смерть пришла.
А старый Бермята сынъ Васильевичъ
Дождался Христова Воскресенія,
Да прожилъ де недѣлю-то онъ свѣтлую,
Да старую дѣвку чернавушку,
Взялъ ее за правую за рученьку,
Сводилъ де дѣвку въ Божью церковь,
Принялъ ли съ дѣвкой золотые вѣнцы,
Сталъ быть-жить да вѣкъ коротати.
А мы съ той поры Бермяту въ старинахъ скажемъ,
Да премладого Чурила сына Пленковича.
Вамъ де счастье да вѣнецъ,
Моимъ старинушкамъ конецъ.
Былина «Смерть Чурилы» из сборника «Песни собранные Рыбниковым».
Чурило Пленкович и Катерина
Накануне было праздника Христова дни,
Канун-де честного Благовещенья,
Выпадала порошица-де, снег а молодой.
По той-де порохе, по белому по снежку,
Да не белый горносталь следы прометывал. —
Ходил-де, гулял ужо купав молодец,
Да на имя Чурило сын Плёнкович,
Да ронил он гвоздочики серебряные,
Скобочки позолоченные.
Да вслед ходя, малые ребятушка
Да собирали гвоздочики серебряные,
Да тем-де ребята головы кормят.
Да загулял-де Чурило ко Бермяты ко высоку терему.
Да Бермяты во дому да не случилося,
Да одна Катерина прилучилася.
Отворялось окошечко косивчатое,
Не белая лебедушка прокычала, —
Говорила Катерина таково слово:
«Да удалый дородный добрый молодец,
Да премладыи Чурила ты сын Плёнкович!
Пожалуй ко мне во высок терем».
Пришел-де Чурило во высок терем,
Крест кладет по-писаному,
Да ноклон-от ведет по-ученому,
Кланяется да поклоняется
На все четыре на сторонушки,
Катерины Чурило и в особину.
Да брала Катерина та доску хрустальную,
Шахматы брала серебряные,
Да начали играть а с ним во шахматы.
Говорит Катерина та Микулична:
«Да премладыи Чурила ты сын Плёнкович!
Да я тя поиграю – тебя Бог простит,
А ты меня поиграешь – тебе сто рублей».
Да первый раз играл Чурило – ею мат давал,
Да взял с Катерины денег сто рублей.
На другой-де раз играл – да ей другой-де мат давал,
Да взял с Катерины денег двести рублей.
Да третей-де раз играл – да ей третей-де мат давал,
Да взял с Катерины денег триста рублей.
Да бросала-де Катерина доску хрустальную,
Да шахматы бросила-де серебряные,
Да брала-де Чурила за руки за белые,
Да сама говорила таково слово:
«Да ты, премладыи Чурилушко сын Плёнкович!
Да я не знаю – играть ‹ли› с тобою во шахматы,
Да я не знаю – глядеть на твою красоту,
Да на твои-то на кудри на желтые,
На твои-то на перстни злаченые.
Да помешался у мня разум во буйной голове,
Да помутились у меня-де очи ясные,
Смотрячись-де, Чурило, на твою на красоту».
Да вела его во ложню во теплую,
Да ложились спати во ложни теплые,
Да на мягку перину на пуховую,
Да начали с Чурилом забавлятися.
Да была у Бермяты-де девка-чернавка его,
Да ходит она по терему, шурчит да бурчит:
«Хороша ты Катерина дочь Микулична!
Еще я пойду к Бермяты, накучу да намучу».
Да того Катерина не пытаючи,
Да во ложне с Чурилом забавляется.
Да пошла-де девка во Божью церковь.
Приходит-де девка во Божью церковь,
Крест-от кладет и по-писаному,
Да поклон-от ведет по-ученому,
На все стороны девка поклоняется,
Да хозяину Бермяты-де в особину:
«Ласковый мой хозяйнушко,
Да старыи Бермята сын Васильевич!
Да стоишь ты во церкви Богу молишься,
Над собой ты невзгоды-то не ведаешь.
Да у тебя в терему есть ужо гость гостит,
Да незваный-де гость а не приказыванный,
Да с твоею-то женою забавляется».
Да говорил-де Бермята таково слово:
«Да правду говоришь, девка, – пожалую,
А нет, – тебе, дуры, срублю голову».
Говорила-де девка таково слово:
«Да мне, сударь, не веришь, – поди сам а досмотри».
Да пошел-де Бермята из Божьей церквы,
Да пришел ко высокому ко терему,
Да застучал во кольцо-де во серебряное.
Спит Катерина. не пробудится.
Да застучал-де Бермята во второй након.
Да спит Катерина, не пробудится.
Да застучал-де Бермята во третей након,
а изо всей могуты-де богатырские;
Теремы ты все да пошаталися, Маковки поломалися.
Услышала Катерина та Микулична,
Да выбегала в одной тоненькой рубашечке без пояса,
В одних тоненьких чулочиках без чоботов,
Отпирала Катерина широкие ворота,
Запущала Бермяту Васильевича.
Говорил-де Бермята таково слово:
«Что, Катерина, не снарядна идешь?
Сегодня у нас ведь честной праздничек,
Честное Христово Благовещенье».
Да умее Катерина, как ответ держать:
«Да ласковый мой хозяйнушко,
Да старый Бермята сын Васильевич!
Да болит у мня буйная голова,
Опущалась болесница ниже пупа и до пояса,
Да во те ли во нижние черева,
Не могу хорошо я обрядитися».
Да пришел-де Бермята во высок терем,
Да увидел-де платье всё Чурилово,
Да шапка, сапоги, да всё Чурилово.
Говорил-де Бермята таково слово:
«Да хороша ты Катерина дочь Микулична!
Да я этое платье на Чуриле все видал».
Да умее Катерина, как ответ держать:
«Ласковый мой хозяйнушко,
Старыи Бермята сын Васильевич!
Да у моего родимого у брателка
Да конями с Чурилом-то поменянося,
Да цветным-то платьем побратанося».
Да того-де Бермята не пытаючи,
Да берет-де со стопки саблю вострую,
Да идет-де Бермята в ложню теплую.
Да увидел Чурила на кровати слоновых костей,
На мягкой перины на пуховые.
Да не лучная зорюшка просветила,
Да вострая сабелька промахнула,
Да не крущатая жемчужина скатилася, —
Да Чурилова головушка свалилася,
Да белые горох а расстилается,
Да Чурилова кровь и проливается,
Да по той-де по середы кирпичные
Да Чуриловы кудри валяются.
Да услышала Катерина та Микулична,
Да брала два ножа она, два вострые,
Становила ножи черенем во сыру землю,
Да разбегалась на ножики на вострые
Да своею она грудью белою.
Да подрезала жилие ходячее,
Да выпустила кровь и ту горячую.
Да погинуло две головушки,
Да что хорошие головы, не лучшие.
Да старые Бермята сын Васильевич
Да дождался Христова воскресенья,
Да пропустил-де он неделю ту он светлую,
Старую девку-чернавушку
Да берет ею за правую за рученьку,
Да сводил-де девку во Божью церковь,
Да принял с девкой золотые венцы,
Да стал жить-быть да век коротати.
Да мы с той поры Бермяту в старинах скажем,
Да премладого Чурилу сына Плёнковича.
Былина «Чурило Пленкович и Катерина» из сборника былин Кирши Данилова.
