Чурило Пленкович, Чурилище, Цурила, Щурила – персонаж былинного эпоса – красавец-стольник при дворе князя Владимира Красное Солнышко — один из героев русских былин, представляемый в них как типичный щёголь-красавец «с личиком, будто белый снег, очами ясна сокола и бровями черна соболя», заезжий донжуан.
Чурило Пленкович
В былине «Чурило Пленкович у князя Владимира» — богатырь, который имеет свой, совершенно особенный, облик щеголя и волокиты, об силе его нигде не говорится, он знаменит своею дружиною, но он находится в числе богатырей, и нет повода считать Чурилу не заслуживающим этого звания. Зато много говорит песня о пышности и щегольстве Чурилы. У Чурилы, как видно из песни, своя сильная дружина, и он сперва живет отдельно и независимо. Это богатырь-начальник дружины, роскошный, щеголеватый, изнеженный и волокита. В былине жена князя Апраксия (Апракса) так засмотрелась на Чурилу, что поранила себе руку. Похож на библейского Иосифа Прекрасного. В галицких былинах – Журила. И в песнях, и в былинах Чурила выступает красавцем-искусителем. То, что в его хоромах Солнце и Луна «ходят», зори светят, свидетельствует о принадлежности его к знати, к высшему свету. Вероятно, Чурила – древнее языческое божество плодородия, семейных отношений («Куда Журила вел – там овес взошел»; Чурила – Журила – Ярила), и от него происходит хранитель домашнего очага Чур. Позже у славян в обиходе встречается имя Чурила. В Львовской летописи (1524 г.): «Татары были на Подоле и Чурилова замка доставали». Возможно, что реальный исторический персонаж Чурила стал героем былинного эпоса.
О Чуриле в «Сборнике» Кирши Данилова говорит только одна песня — «Чурило Пленкович у князя Владимира». А вообще в былинном эпосе есть три сюжета о Чуриле:
- Чурило Пленкович у князя Владимира — поездка князя Владимира в поместье Чурилы и служба последнего в Киеве стольником-чашником, а затем «позовщиком на пиры»;
- Чурило Пленкович и Дюк Степанович — состязание Чурилы с Дюком Степановичем и посрамление Чурилы;
- Чурило и Катерина или смерть Чурилы — связь Чурилы с женой Бермяты, молодой Катериной Никуличной, и смерть любовников от руки ревнивого мужа.
Основной сюжет первой былины «Чурило Пленкович у князя Владимира» состоит в следующем. Во время традиционного пира к Владимиру является толпа крестьян с жалобой на молодцов Чурилы, которые повыловили всю дичь, а княжеских охотников избили булавами. Вторая группа жалобщиков — рыболовы, у которых молодцы Чурилы силой перехватили всю рыбу. Наконец, приходят сокольники и доносят князю, что дружина Чурилы повыловила соколов и кречетов на государевом займище. Только тогда Владимир обращает внимание на жалобы и, узнав, что неведомый ему Чурило живёт на реке Сароге, пониже Малого Киевца, у креста леванидова, берёт княгиню Апраксию, богатырей, 500 дружинников и едет в усадьбу Чурилы. Его встречает старый отец Чурилы, Пленко Сорожанин, приглашает в гридню и угощает. В это время подъезжает дружина Чурилы, показавшаяся князю такой многочисленной, что он подумал, уж не идёт ли на него войной ордынский хан или литовский король. Чурило подносит Владимиру богатые подарки и так пленяет гостей своей красотой, что Владимир забывает жалобы своих людей и приглашает Чурилу к себе на службу.
Но однажды во время пира княгиня Апраксия засмотрелась на «жёлтые кудри и злачёные перстни» Чурилы, подававшего к столу блюда, и, «рушая» крыло лебединое, порезала себе руку, что не ускользнуло от боярынь. Когда княгиня просит мужа сделать Чурилу постельником, Владимир ревнует, видит опасность и назначает ему должность зазывалы гостей на пиры княжеские.
Чурило Пленкович у князя Владимира
Послалъ какъ-то Владимиръ Красное Солнышко шестьсотъ добрыхъ мододцевъ на Сорогу-рѣку повыловить ему рыбу, щучину, бѣлужину, пѳнастрѣлять дичи, гусей, лебедей, повыловить звѣрей, медвѣдей, лисицъ да куницъ, туровъ косматыхъ да оленей рогатыхъ, чтобы было ему, Солнышку, чѣмъ своихъ гостей угощать, потчевать, чтобы было чѣмъ дарить да отдаривать. Ждетъ-пождетъ Владимиръ, не идутъ его молодцы-работники.
Вышелъ князь на свое крылечко расписанное, смотритъ въ чистое поле въ ту сторону, гдѣ течетъ рѣка Сорога: идутъ по полю сто молодцевъ, еле ноги передвигаютъ, избитые, израненые, головы кушаками перевязаны и жалуются князю:
— Были мы, князь Владимиръ Красное Солнышко, на Сорогѣ-рѣкѣ, хотѣли наловить тебѣ всякой рыбы для твоего стола княжескаго. Да встрѣтился намъ человѣкъ съ пятьсотъ молодцовъ-удальцовъ, кони подъ ними латинскіе, кафтаны на нихъ камчатные, однорядки голубыя, а колпаки золотые — выловили они всю твою рыбу княжескую, а насъ избили, изранили…
Не успѣлъ князь дослушать своихъ слугъ, какъ ужъ идутъ за ними другіе двѣсти и опять разсказываютъ:
— Хотѣли мы, князь, наловить тебѣ звѣрья, да встрѣтили удальцовъ-молодчиковъ, всѣхъ они куниць и лисицъ повыловили, всѣхъ туровъ и оленей повыстрѣлялу да и насъ избили, изранили… Теперь тебѣ нечѣмъ будетъ гостей дарить, потчевать, а мы останемся безъ жалованья, нечѣмъ намъ жить будетъ…
Слушаетъ ихъ князь, не успѣлъ слова вымолвить, а за ними ужъ идутъ и остальные триста, избитые, израненые, искалѣченные:
— Хотѣли мы, князь, тебѣ птицъ настрѣлять, да наѣхали на насъ тысяча человѣкъ, насъ избили, изранили, и птицу всю выстрѣляли, выловили, назвались дружиною Чуриловою!..
Удивился князь, разгнѣвался:
— Что это за такой Чурило, никогда я объ немъ не слыхивалъ?
Вышелъ тогда старый Ермята Васильевичъ и говоритъ князю съ поклономъ:
— Давно я, князь, знаю про Чурилу: живетъ онъ не въ самомъ Кіевѣ, а за малымъ Кіевцемъ; живетъ богато, домъ его что чаша полная, а дружинѣ его и смѣты нѣтъ.
Захотѣлось князю взглянуть на Чурилу, на его житье-бытье.
Живо снарядился онъ въ путь, взялъ съ собою ĸнягиню, бояръ да богатырей; набралось ихъ всѣхъ до пятисотъ чѳлoвѣĸъ, и приказалъ Бермятѣ вести ихъ ко двору Чурилиному. Подъѣхали ону видятъ: дворъ на семи верстах въ одинъ конецъ пройдешу другого не видать; около двора желѣзный тын у тынинокъ на маковкахъ по жемчужинкѣ. Посреди двора теремъ стоитъ изъ бѣлаго дуба и ведутъ во дворъ къ терему трое воротъ: первыя ворота pѣзныя, pacпиcaнныя, другія хрустальныя, а третьи оловянныя. На теремѣ золотыя верхушки-маковку а въ теремѣ трое сѣней: однѣ сѣни pѣшeтчaтыя, другія чacтoбepчaтыя, а третьи стеклянныя.
Встрѣчаетъ ихъ на крыльцѣ самъ отецъ Чурилы, старый Пленко Сорожанинъ, принимаетъ съ низкимъ поклоному съ пoчecтыo, ведетъ въ гридню бѣлодубовую. Стѣны въ гриднѣ обиты сѣдымъ бобромъ, потолокъ черными соболями, а полъ весь серебряный; крюки да пробои жeлѣзныe, вызолоченные. Такъ хорошо въ теремѣ, что заглядѣнье: на небѣ coлнцe, и въ теремѣ солнце, на небѣ мѣсяцъ, и въ теремѣ мѣсяцъ, на небѣ зору и въ теремѣ зори. Залюбовался князь Владимиръ на чудный терем, такой красоты и у нeгo, у ĸнязя, не было.
Сажалъ ихъ Пленко за набранные столы, угощалъ ихъ яствами сахарными медомъ сыченымъ, зеленымъ виномъ, калачиками крупичатыми. Присѣлъ Владимиръ киязь къ окну, смотритъ въ чистое поле, видитъ, ѣдетъ отъ Сороги-рѣки дружина, сто молодцсвъ: кони подъ ними всѣ одной масти, уздечки мѣдныя, кафтаны суконные, сапожки сафьяновые, расшитые; за этою толпою идутъ еще cтo, а тамъ и еще, и еще…
— Экая бѣда, — говоритъ Владимиръ, — что уѣхалъ я изъ дому: видно ко мнѣ посолъ пріѣхал, а то не ѣдетъ ли и самъ король…
Усмѣхнулся Пленко.
— Не кручинься, князь ласковый, веселись, не заботься: это не посолъ и не король, а дружина моего cына, Чурилы. Какъ проѣдутъ всѣ, тогда и самъ онъ на твои очи ясныя покажется.
Къ вечеру пріѣхал наконецъ и самъ Чурило: впереди прибѣжалъ скороходъ, а за нимъ въѣхалъ Чурило; передъ нимъ несли подсолнечникъ, чтобы не загорѣло отъ солнца его лицо бѣлое. Взглянулъ на него князь: красавецъ Чурило такой, что другого во всемъ Кіевѣ не сыскать: шея бѣлая, щеки румяныя, брови черныя, очи точно у яснаго сокола, волосы, что дуга золотая. Ѣдетъ молодецъ, со своею дружиною шутки пошучиваетъ, съ одного коня на другого перескакиваете шапки подхватываетъ, на головы ихъ подкидываетъ, подъѣхалъ, соскочилъ съ коня, пошелъ по травѣ, ступаетъ, травы не пригибаетъ, цвѣтовъ не мнетъ.
Вышелъ къ нему Пленко на ĸpыльцo, говоритъ:
— Тебя въ гриднѣ гость дожидается, самъ Владимиръ Красное Солнышко, чѣмъ будешь гостя дарите чествовать?
Взялъ Чурило золотые ключи, спустился въ свои подвалы, отперъ кованые ларцы и выбралъ для князя дорогую шубу соболью, заморскаго соболя, пушистаго, крытую лучшимъ бархатомъ; для княгини взялъ онъ толстую шелковую камку, а для князей да бояръ, да богатырей вынулъ золотой казны безъ счету, безъ мѣры. Пошелъ Чурило съ подарками въ гридню, положилъ ихъ съ поклономъ на столъ передъ княземъ съ княгинею.
Понравились имъ подарки, а еще больше понравился самъ Чурило, красавец привѣтливый обходительный.
На прощанье сталъ его Владимиръ уговаривать:
— Не пристало тебѣ, Чурило, жить тутъ въ Маломъ Кіевцѣ; ты поѣзжай со мною въ Кіевъ, я возьму тебя въ свою службу княжескую.
Подумалъ Чурило и согласился. Сдѣлалъ его Владимиръ постельником, стлалъ онъ князю его постель пуховую, потѣшалъ его, усыплялъ игрою на своихъ гусляхъ звончатыхъ; а потомъ сдѣланъ онъ былъ позовщикомъ, ѣздилъ скликать по Кіеву отъ имени князя всѣхъ бояръ, гостей, богатырей созывать ихъ на княжескіе пиры великіе. Какъ поѣдетъ но улицамъ, словно солнышко взойдет, всѣ на него не налюбуются: на рукахъ перчаточки шелковыя, на ногахъ сапожки сафьянные, на головѣ золотой колпакъ; ясны очи, что свѣчи горятъ, идетъ, пocвиcтывaeтъ, въ гусельки звончатыя поигрываетъ; зеленый кафтанъ на немъ не тpяxнeтcя, травка-муравка подъ нимъ не топчется, лазоревые цвѣточки не ломятся.
Былина Чурило Пленкович у князя Владимира из сборника «Песни собранные П.Н.Рыбниковым».
Чурило Пленкович у князя Владимира — былина от сказителя Рябинина
Бласлови-ка, хозяинъ, бласлови, государь, старину намъ сказать стародавнюю,
Хорошо сказать, да лучше слушати, про младаго Чурилу сына Плёнковича!
Въ стольномъ городѣ было во Кіевѣ да у ласкова князя у Владиміра
Заводился хорошъ да почёстенъ пиръ на многихъ князей да на ббяровъ,
На всѣхъ русскіихъ могучіихъ богатырей да на всѣхъ на поленицъ удалыихъ.
Дологъ день идетъ ко вечеру, а почёстенъ пиръ идетъ ко веселу.
Всѣ на пиру пьяны-веселы, самъ государь распотѣшился,
Выходилъ на крылёчко на перёное, зрѣлъ-смотрѣлъ въ ноле чистое.
Какъ изъ далеча-далёча ноля чистаго тутъ толпа мужичковъ появилася,
Все-то мужички-рыболовщички,ьа и всѣ-то избиты-изранены,
Булавами головы пробйваны, кушаками буйныя завязаны;
Кланяются князю, поклоняются, бьютъ челомъ, жалобу творятъ:
„Здравствуешь, солнышко Владиміръ князь! Дай, государь, намъ праведный судъ,
Дай на Чурилу сына Плёнковича.
Ѣздили мы по рѣкймъ-озерамъ, на твое на счастье княженецкое
Ни единой рыбки изловить не могли.
Появилися люди невѣдомые, шёлковы неводы замётывали,
Камешки у сѣтокъ-то серебряные, поплавочки на сѣткахъ позолоченые:
Бѣлую рыбицу повыпугали, щукъ, карасей повыловили,
Мелкую рыбицу повыдавили. Намъ, государь-свѣтъ, улову нѣтъ,
Вамъ со княгиней свѣжа куса нѣтъ, намъ отъ васъ нѣту жалованья.
Жены, дѣти наши осиротѣли, по міру пошли скитатися,
Насъ самихъ избили-изранили. Скажутся-называются ,
Все они дружиною Чуриловою.“
Та толпа со двора не сошла, новая съ поля появилася,
Все мужички-птицеловщички, а и всѣ-то избиты-изранены,
Булавами головы пробйваны, кушаками буйныя завязаны;
Кланяются князю, поклоняются, бьютъ челомъ, жалобу творятъ:
„Здравствуешь, солнышко Владиміръ князь! Дай, государь, намъ праведный судъ,
Дай на Чурилу сына Плёнковича.
Ѣздили мы по тихимъ заводямъ, на твое на счастье княженецкое
Ни единой птички не высмотрѣли. Появилися люди невѣдомые,
Всѣхъ ясныхъ соколовъ повыхватали, всѣхъ гусей-лёбедей повыловили,
Всѣхъ сѣрыхъ утутекъ повыстрѣляли. Намъ, государь-свѣтъ, улову нѣтъ,
Вамъ со княгиней свѣжа куса нѣтъ, намъ отъ васъ нѣту жалованья. •
Жены, дѣти наши осиротѣли, по міру пошли скитатися,
Насъ самихъ избили-изранили и скажутея-называются
Все они дружиною Чуриловою.“
Та толпа со двора не сошла, новая съ поля появилася,
Все мужички-звѣроловщички, а и всѣ-то избиты-изранены,
Булавами головы пробйваны, кушаками буйныя завязаны;
Кланяются князю, поклоняются, бьютъ челомъ, жалобу творятъ: ‘
„Здравствуешь, солнышко Владиміръ князь! Дай, государь, намъ праведный судъ,
Дай на Чурилу сына Плёнковича.
Ѣздили мы по темнымъ лѣсамъ, на твоемъ государевомъ на займищѣ
На твое на счастье княженецкое никакого звѣря не наѣзживали.
Появилися люди невѣдомые, шёлковы тёнета протягивали,
Кунку да лиску повыловили, чёрнаго соболя повыдавили,
Туровъ, оленей повыстрѣляли. Намъ, государь-свѣтъ, улову нѣтъ,
Вамъ со княгиней свѣжа куса нѣтъ, намъ отъ васъ нѣту жалованья.
Жены, дѣти наши осиротѣли по міру пошли скитатися,
Насъ самихъ избили-изранили. Скажутся-называются
Все они дружиною Чуриловою.“
Воспрогёворитъ тутъ ласковый. Владиміръ князь:
„Гой вы, князья мои да бояре, сильные, могучіе богатыри!
Кто это Чурила есть таковъ? Какъ не знаю я Чуриловой посёлицы,
Какъ не знаю, гдѣ Чурила и дворомъ стоитъ?
Выступалъ изъ-за столовъ окольныихъ Старый Бермята сынъ Васильевичъ:
„Я, государь-свѣтъ, Владиміръ князь, знаю Чурилову посёлицы,
Знаю, гдѣ Чурила и дворомъ стоитъ. Какъ не здѣсь живетъ Чурила, не во Кіевѣ,
Какъ живетъ онъ да пониже Мала Кіевца.
Дворъ у Чурилы на семи верстахъ, около двора булатный тынъ,
Вёрхи на тычинкахъ точёные, каждая со маковкой-жемчужинкой;
Подворотня—дорогъ рыбій зубъ, надъ воротами иконъ до семидесяти;
Середи двора терема стоятъ, терема все златоверховатые;
Первыя ворота —вальящетыя, среднія ворота—стекольчатыя,
Третій ворота—рѣшетчатыя.“
Скоро тутъ Владиміръ князь съ княгинею въ путь поднимается, поѣздку чинитъ:
Хочетъ на Чуриловъ на дворъ поглядѣть.
Взялъ съ собой, чтобы путь показать, Стараго Бермяту Васильевича,
Взялъ всѣхъ князей своихъ да бояровъ, взялъ еще любимаго подручника Стараго удала Илью Муромца,
Съ нимъ млада Добрынюшку Никитича; всѣхъ собралось ихъ пятьсотъ человѣкъ,
Сѣли на добрыхъ коней, поѣхали Ко Чурилову двору за Малый Кіевецъ.
Подъѣзжаетъ князь ко Чурилову двору, говоритъ, головой покачиваетъ:
„А и право же такъ, не пролгали мнѣ.“
Какъ изъ тѣхъ изъ теремовъ высокіихъ выходилъ тутъ старъ матёръ человѣкъ;
Шуба-то на старомъ соболиная, подъ дорогимъ зелёнымъ стаметомъ,
Петельки на шубѣ семи шелковъ, пуговки все вальящетыя,
Литый вальякъ-то красна золота.
Отворяетъ князю со княгинею первыя ворота вальящетыя,
Князьямъ-боярамъ—среднія стекольчатыя, малымъ людямъ—третьи рѣшетчатыя,
Самъ говоритъ таковы слова:
„Здравствуешь, князь со княгинею!
А пожалуй-ка ты къ намъ во высокъ теремъ хлѣба да соли покушати,
Бѣлаго лебедя порушати.“
Говоритъ ему ласковый Владиміръ князь: „Ай же ты, старъ матёръ человѣкъ!
Какъ не знаю тебѣ, старому, я имени, какъ не знаю тебѣ, старому, отечества. “
Говоритъ ему старъ матёръ человѣкъ: „А я Плёнко, гость Сурбжанинъ,
А и есть вѣдь я Чуриловъ батюшка.“
И пошелъ Владиміръ во высбкъ теремъ, ходитъ по терему—дивуется,
Хорошо тамъ все изукрашено: полъ-середа одного серебра,
Печки-то все мурӑвленыя, ходики у печекъ серебряные,
На стѣны сукна навйваны, на сукна стёкла набйваны,
А потолокъ красна золота, вся луна небесная повыведена:
Солнце на небѣ—солнце и въ теремѣ,
Мѣсяцъ на небѣ —мѣсяцъ и въ теремѣ,
Звѣзды на небѣ—звѣзды и въ теремѣ,
По небу звѣздочка покатится —въ теремѣ звѣздочки посыплются;
Все но небесному въ теремѣ, а и всякая краса несказаная.
Сѣли за столы за убраные, пьютъ всѣ, ѣдятъ, потѣшаются,
Столъ у нихъ идетъ о полу-столѣ, пиръ у нихъ идетъ о полу-пиру;
День на дворѣ вечеряется, красное солнце закатӑется;
Всѣ-то ужь они безъ памяти сидятъ, Солнышко князь свѣтелъ-радошенъ,
Вскрылъ немножечко окошечко, зрѣлъ-смотрѣлъ въ поле чистое.
Какъ изъ дӑлеча-далёча поля чистаго тутъ толпа молодцовъ появилася,
Молодцовъ-то болѣе тысячи: кони подъ ними одношерстные,
Узды на коняхъ одномѣдныя, сѣдла на всѣхъ шиты золотомъ;
Сами молодцы-то одноличные, платье-то на всѣхъ скурлатъ-сукна,
Всѣ подпоясаны источеньками, шапки на всѣхъ черны мурманки,
Черны мурманки-золоты вершки; а на ножкахъ сапожки-зелёнъ сафьянъ, .
Носы-то шиломъ, пяты востры, кругъ носовъ-носовъ хоть яйцомъ прокати,
Подъ пяту-пяту воробей пролети, оробей пролети, перепархивай.
Молодцы на коняхъ какъ свѣчи горятъ, кони подъ ними какъ соколы летятъ.
Середи всѣхъ ѣдетъ купавъ молодецъ, купавъ молодёцъ да краше всѣхъ:
Кудри у молодца дугой золотой, шея у молодца какъ бѣлый снѣгъ,
Личико у молодца какъ маковъ цвѣтъ, очи какъ у ясна сокола,
Брови какъ у черна соболя; впереди его скороходы бѣгутъ,
Передъ нимъ отъ солнца подсолнечникъ несутъ, чтобъ не запекло ему бѣла лица;
Самъ онъ ѣдетъ на трехъ лошадяхъ, съ лошади на лошадь перескакиваетъ,
Изъ сѣдла въ сѣдло перемахиваетъ, шапочки у молодцевъ подхватываетъ,
На головушки молодцамъ покладываетъ.
Какъ Владиміръ князь тутъ исполошался, говоритъ старику да таковы слова:
Ай же ты, Плёнчище Сурбжанинъ! Чья это сила появилася?
То не царь ли какой со своей ордой на меня, Владиміра, идетъ войной,
Во полонъ меня взять собирается?“
Усмѣхается Плёнчище Сурожанинъ:
„Не пужайся, государь, не полошайся! То не царь со ордой идетъ войной,
То съ дружиной ѣдетъ сынишко мой, Молодой Чурилушка Плёнковичъ.“
Выходилъ тутъ Плёнчище Сурбжанинъ на то заднее крылёчко на перёное,
Говоритъ Чурилѣ таковы слова: „Ай же ты, сынокъ мой Чурйлченко!
Есть у тебя любимый гость, Солнышко Владиміръ стольно-кіевскій:
Чѣмъ будешь гостя ты подчивати, чѣмъ будешь гостя ты жаловати?“
Бралъ тутъ Чурила золоты ключи, заходилъ Чурила во глубокъ погрёбъ,
Отмыкалъ Чурила кёваны ларцы, бралъ оттуда шубу соболиную,
Дорогаго соболя заморскаго, подъ дорогимъ заморскимъ стӑметомъ—
Подарить имъ солнышка Владиміра;
Бралъ еще камочку хрущатую — одарить княгиню Апраксію;
Бралъ куницъ, лисицъ, бѣлыхъ заяцевъ — одарить князей да бояровъ,
Бралъ несмѣтно золотой казны — одарить дружину княженецкую.
Принималъ Владиміръ князь подарочекъ, самъ говоритъ таковы слова:
„Ай же ты’ Чурилушка сынъ Плёнковичъ!
Много на тебя было просителей болѣе того да челомъ-бйтчиковъ,
А теперь того больше благодателей, и не дамъ я теперь суда на тебя.
Не довлѣетъ тебѣ жить за Кіевцемъ, а довлѣетъ тебѣ жить во Кіевѣ.
Ужь пойди-ка ко мнѣ ты въ стольники, въ стольники ко мнѣ да въ чашники? “
Кто отъ бѣды откупается — а Чурила на бѣду нарывается:
Онъ идетъ ко князю въ стольники, въ стольники идетъ да въ чашники.
Какъ пріѣхали ужо во Кіевъ градъ, Свѣтъ-государь Владиміръ князь
На хорошаго новаго стольника заводилъ хорошъ да почестенъ пиръ.
Молодой Чурила сынъ Плёнковичъ ходитъ да ставитъ дубовы столы,
Жёлтыми кудрями потряхиваетъ — жёлтые кудри разсыпаются,
Что скачёнъ жемчугъ раскатается.
Рушала княгиня Апраксія бѣлое мясо лебединое
Заглядѣлась на Чурилу сына Плёнковича, бѣлу ручушку себѣ порѣзала,
Со стыда подъ стблъ руку свѣсила, говоритъ сама таковы слова:
„Свѣтъ-государь мой, Владиміръ князь! А не быть бы Чурилушкѣ въ стольникахъ,
А не быть бы Чурилушкѣ въ чашникахъ: на красу на Чурилову глядючи,
На его на кудёрышки жёлтые, на его на перстни золочёные, бѣлу руку я себѣ порѣзала,
Помѣшался разумъ во буйной головѣ, помутился свѣтъ въ ясныхъ очушкахъ.“
Говоритъ княгинѣ Владиміръ князь: „Богъ тебя суди, что въ любовь мнѣ пришла!
Кабы ты, княгиня, не въ любовь мнѣ пришла, по плечъ бы тебѣ голову срубилъ.
Ай же ты, Чурила сынъ Плёнковичъ! А не быть же тебѣ у насъ въ стольникахъ,
А не быть же тебѣ у насъ въ чашникахъ: быть тебѣ во ласковыхъ зазывателяхъ,
Зазывать мнѣ гостей во почёстенъ пиръ.“
Того дѣла Чурила не пятится, отдалъ поклонъ да вонъ пошелъ.
А поўтру встаетъ ранёхонько, умывается водушкой бѣлёхонько,
Одѣвается самъ хорошохонько. Какъ не бѣлый тутъ заюшка проскакиваетъ,
Не мелкіе слѣдочки промётываетъ — Чурила изъ сапожковъ-зелёнъ сафьянъ
Серебряны гвоздочки выраниваетъ; ребятки по слѣдочкамъ прохаживаютъ,
Серебряны гвоздочки нахаживаютъ.
Ходитъ Чурилушка по Кіеву, улицами ходитъ, переулками,
Князей зазываетъ со княгинями, бояровъ скликаетъ со боярынями,
Жёлтыми кудрями самъ потряхиваетъ — жёлтые кудри разсыпаются,
Что скачёнъ жемчугъ раскатается.
Заглядѣлися всѣ люди на Чурилушку:
Гдѣ дѣвушки глядятъ—заборы трещатъ, гдѣ молодушки глядятъ—оконницы звенятъ,
А старыя старухи костыли грызутъ, все глядючи на молода Чурилушку.
Съ той поры Чурилу въ старинахъ поемъ. Вѣкъ будемъ пѣть его и до вѣку.
Былина Чурило Пленкович у князя Владимира из «Книга о киевских богатырях». 1876 год (былины древне-киевского эпоса)
