«Горюшко серое и Упава молодец» — русская былина была записана и опубликована в «Сборникъ былинъ П. Н. Рыбникова» в 1861 году. Изначальное её название было «Горюшко».
Горюшко серое и Упава молодец — вариант 1912 года
Жилъ-былъ у батюшки, у матушки единый сынъ, красавецъ молодецъ. Захотѣлось ему погулять на чужой, дальней сторонушкѣ, на людей посмотрѣть и себя показать.
Снаряжаютъ его батюшка съ матушкой, на плечи надѣли ему шубу дорогую, на ноги сапожки сафьяна турецкаго, на голову шапочку черныхъ соболей да еще дали ему денегъ пятьдесятъ рублей съ полтиною.
Провожаютъ они свое дитятко ненаглядное, наказываютъ:
— Дитятко наше милое, любимое, когда будешь на чужой, дальней сторонушкѣ, не пей ты ни чарочки зeлeнa-винa, не заглядывай въ царевы кабаки, не то быть тебѣ голью перекатною. Eщe, какъ будешь на почестномъ на большомъ пиру, не садись во мѣсто большее; если будешь ты стоить мѣста большаго, такъ пусть не самъ сядешь, а люди носадятъ; если же самъ сядешь не по чину, не по oтчинѣ, осмѣютъ тебя люди добрые.
Пошелъ молодецъ путемъ широкою дорогою; пролегала та дорога мимо кружала государева. Не послушалъ молодецъ наказа родительскаго, вошелъ въ то кружало, крестъ кладетъ ио-писанному, поклонъ ведетъ по-ученому, на всѣ на четыре сторонушки. Смотрятъ на него всѣ дородные добрые молодцы, что сидятъ за дубовымъ столомъ, прохлаждаются. Выходилъ одинъ добрый молодецъ, наливалъ чару зелена-вина, подносилъ Упавѣ молодцу, говорилъ ему ласково:
— Ты прими, добрый молодецъ, мою чарочку выпей ты винца немножечко, облей, обкати свое ретивое сердечушко, развесели свою молодую головушку.
Взялъ Упава молодецъ чарочку, глядитъ, а въ той чарочкѣ отъ края-то ключомъ кипитъ, а посреди дымъ столбомъ стоитъ; въ рукахъ та чарочка какъ огонь горитъ. Выпилъ молодецъ чарочку, тутъ и спать залегъ. Сняли съ него всю его одежду дopoгyю, и шубу, и сапожки сафьяновые и шапочку черныхъ соболей, взяли обобрали всѣ денежки пятьдесятъ рублей съ полтиною и бросили ему лапотки липовые подержанные, поношенные, брошенные, оставили ему рогожонку липовую, чтобы могъ онъ прикрыться, вмѣсто шубы бархатной.
Проснулся молодецъ, сѣлъ на брусовую бѣлую лавочку, запечалился, закручинился:
— Ахъ, зачѣмъ, зачѣмъ не послушался я наказа родительскаго!
Повыскочило тутъ изъ запечья Горюшко, стало оно передъ молодцемъ носкакивать, поскакивать да поплясывать, поплясывать да выговаривать:
— Ай ты, Упава, добрый молодецъ! Не кручинься, не печалься, научись лучше моему припѣвочку: „Въ горѣ жить, не кручинну быть!“
— Ну, учи ты мeня, Горюшко сѣрое, твоему припѣвочку, да сумѣй меня напоить, накормить.
И стало Горюшко молодца учить.
Идутъ всѣ на почестный пиръ, всѣ берутъ въ руки по калачику, а Упавѣ молодцу не въ чемъ идти, калачика ему купить не на что.
Говоритъ ему Горюшко сѣрое:
— Надѣнь-ка ты молодецъ тулупецъ рогозенвш опоясайся опоясочкой, а на ноги надѣвай лапотки липовые и иди себѣ на почестной пиръ.
Послушался молодецъ Горюшу вошелъ въ гридню свѣтлую, крестъ клалъ пo-пиcaннoмy, поклонъ по-ученому. Видятъ люди молодецъ ученаго отца, матері разумнаго poдy-плeмeни, и раздумались не знаютъ, какъ его посадить: по одеждѣ надо бы сажать на мѣсто меньшее, такъ будетъ ему тамъ кусочекъ поданный, чарочка ожуренная, а посадить на мѣсто большее— осмѣютъ люди добрые.
Посадили его тогда на мѣсто среднее; пришлось ему то мѣсто по сердцу, и ѣлъ он и пилъ досыта тутъ же и спать залегъ.
Какъ проснулся молодецъ, говорятъ ему люди добрые:
— Ай же ты, Упава, добрый молодецъ! Иди, наймись къ богатому купцу на двѣнадцать лѣтъ; наживешь денегъ пятьдесятъ рублей, и шубку дорогую, и сапожки сафьянные, и шапочку черныхъ соболей.
Послушалъ ихъ совѣта Упава молодец пошелъ служить къ купцу. День за днем недѣля за недѣлей, годъ за годомъ — протекло время двѣнадцать лѣтъ. Нажилъ Упава все, что раньше потерялъ, а добрые люди ему совѣтуютъ:
— Не ходи ты, Упава, на почестные пиры, а женись лучше, возьми душу-дѣвку по сердцу, остепенишься, отъ Горюшка избавишься.
А Горюшко-то тутъ какъ тутъ, нашептываетъ молодцу:
— Не слушай чужихъ умовъ-разумовъ, не женись, удалой добрый молодец давай лучше повеселимся, хлебнемъ зелена-вина, закусимъ медами стоялыми.
Не послушалъ молодецъ добрыхъ людей, послушалъ Горюшка сѣраго, пошелъ въ кружало царево, пропилъ, прогулялъ вce, что у купца нажилъ. Пуще прежняго насѣло Горюшко на молодца, вертитъ им какъ вздумаетъ.
Пошелъ Упава молодецъ къ черной рѣкѣ Cмopoдинѣ, закричалъ онъ громкимъ голосомъ:
— Эй вы, перевозчики, перевозчички! Перевезите меня на другую на cтopoнyшĸy, чтобы уйти мнѣ отъ Горя-Горюшка!
Говорятъ ему перевозчики:
— А есть ли у тебя чѣмъ заплатить за перевозъ?
— Нѣт заплатить мнѣ вамъ нечего.
— Ну, такъ и перевезти намъ тебя не изъ чего.
Закручинился, запечалился тогда Упава, добрый молодецъ, пораздумался, порасплакался, повѣсилъ буйную головушку, потупилъ ясныя очи во сырую землю. Запала ему недобрая мысль наумъ: хочетъ онъ прыгнуть въ ту черную рѣчку Смородину, уйти отъ Горюшка сѣраго.
Посмотрѣли на него перевозчики, жалко имъ стало добраго молодца, говорятъ между собою:
— Перевеземъ-ка мы удалого молодца на ту сторону безъ денегъ!
Перевезли они его на ту сторону, обернулся молодецъ яснымъ соколомъ, поднялся выше лѣса стоячаго, выше облака ходячаго, глядитъ, а Горюшко-то за нимъ вслѣдъ чернымъ ворономъ, кричитъ ему громкимъ голосомъ:
— Не думай, Упава, добрый молодецъ, что улетишь отъ мeня, орюшка сѣраго! Не на часъ я къ тебѣ, Горе, привязалося!
Палъ молодецъ на сыру зeмлю, обернулся сѣрымъ волкомъ, сталъ онъпо дремучимъ чашамъ соскакивать. А Горюшко-то вослѣдъ за нимъ coбaĸoю, бѣжитъ, oбгoняeтъ, громкимъ голосомъ покрикиваетъ:
— Ай же ты, Упава, добрый молодецъ! Хоть и хочешь ускочить, да не ускочишь: не на часъ я къ тeбѣ, Горе, привязалося!
Бросился Упава молодецъ къ рѣкѣ, обернулся рыбою-шукою, хочетъ уплыть вглубь, а Горе-то ужъ несетъ невода шелковые:
— Ужъ стош постой, добрый молодецъ, не уйти тебѣ отъ мeня, неводомъ словлю, изъ самой глубины добуду.
Видитъ молодецъ, что на міру ему отъ Горя дѣться некуда, побрелъ въ монастаръ пocxимилcя, постригся, а черезъ три года и смерть ему пришла.
Попалъ молодецъ въ гробовыя доски, повезли его въ могилушку родительскую, въ мать сыру землю, идетъ Горе за нимъ вслѣдъ съ лопаткою да со телѣжкою…
Положили молодца въ мать сыру землю, а Горюшко сидитъ, само заплакало:
— Хорошъ ты былъ Упава, добрый молодецъ! А пойду я, Горе, на чужую cтopoнyшĸy, найду я и много лучше тебя.
Из книги «Русские былины. 1912 год».
Былина «Горюшко серое и Упава молодец» (по П. Н. Рыбникову)
У батюшки, у матушки жил молодец,
Одина́кий сын во дрокушке;
Ел сладко́, и носил красно́, работа́л легко.
Похотелося дородню добру молодцу
Сходить на чужую дальнюю сторонушку
Людей посмотреть и собя показать.
Унимали молодца отец-матушка:
Он отца-матушки не слушает,
Снаряжается во путь во дороженьку;
Шубоньку сшил он собе куньюю,
По подолу острочил чистым серебром,
По рукавичкам и окол ворота
Строчил шубоньку красным золотом;
Ворот в шубоньке он сделал выше головы:
Спереду-то не видать лица румянаго
И сзаду не видать шеи беленькой;
Шапочку на головушку сшил он соболиную,
Дорогих-то соболей заморскиих;
Кушачок он опоясал семишолковый;
Перчаточки на руках с чистым серебром;
Сапожки-то на ноженьках сафьянные:
Вокруг носика-то, носа — яицо́ кати,
Под пяту́, под пя́ту — воробей лети;
Денежек-то взял он пятьдесят рублей,
Пятьдесят рублей он взял да со полтиною.
Он пошел на чужу дальню на сторонушку.
Приходил-то он ко городу ко чу́жему:
Город чуж, люди незна́емы,
Не знает он, куда бы приютитися.
Подошел-то ко царе́вому ко ка́баку;
Прикручинившись, стоит он, припечалившись,
Приклонил буйну головушку к сырой земле,
Ясны очушки втопил он во сыру землю.
Из того царе́ва из ка́бака
Выходила бабища курвя́жища,
Турыжная бабища, ярыжная1:
Станом ровна́ и лицом бела́;
У ней кровь в лицы быдто у заяцы,
В лицы ягодицы2 цвету макова.
Она стала вокруг молодца похаживать:
«Ты чего стоишь кручинен, добрый молодец?
Али город тебе чуж, люди незнаемы,
Не знаешь ты, куда приютитися?
Поди-ка ты со мною на царев каба́к,
Испей-ка чарочку зелена вина:
Тут-то, молодец, пораскуражишься,
Со мною ли, молодец, позабавишься».
Он послушал этой бабищи курвяжищи,
Заходил он на царев кабак,
Выпивал он чару зелена вина,
Выпивал он еще дру́гую,
Выпивал молодец още третьюю.
Тут молодец пораскуражился,
И денежек он пропил пятьдесят рублей,
Пятьдесят рублей он пропил со полтинкою.
Обвалился молодец, он на царев кабак.
Подошли тут к нему голюшки кабацкие,
Отпоясали кушачок семишолковый,
Сняли с него шубоньку-то куньюю,
С него шапочку-то сняли соболиную,
Сапоженьки разули сафьянные,
Перчаточки сняли с чистым серебром;
Обули лапотики липовы,
Поношены тые, брошены;
Рогожку одели липову,
Поношену тую, брошену;
На головушку одели колпачок липовый,
Поношеный тот, брошеный.
Пробудился он ото сна молодецкаго,
Пораскинул свои очи ясныя:
С него снята одежица драгоценная,
Надета одежица липова,
Поношена да тая брошена.
Сидит тут молодец, — закручинился,
Закручинился — сидит, сам запечалился,
Приклонил буйну головушку на правую сторонушку,
Очи ясныя втопил он во кирпичен мост,
Подходила к нему бабища курвяжища,
Турыжная бабища, ярыжная,
Она стала вокруг молодца похаживать:
«Не кручинься-тко, дородний добрый молодец,
Встань-ка ты скорешенько на резвы ноги,
Испивай-ка чару зелена вина:
Тогда ты, молодец, раскуражишься
И со мною, молодец, позабавишься».
Подносила к нему чару зелена вина,
Подносила она дру́гую,
Подносила она третьюю.
Тут молодец пораскуражился.
Он пошел по городу похаживать,
Стал по чужему погуливать.
Гулял день с утра до вечера,
И загулял он ко хозяину к басонщику,
Он задался во работушки в басонския.
Живет он поры-времячка день за день,
День за день живет да год за год.
Прожил он поры-времени три года,
Денежек он нажил пятьдесят рублей,
Пятьдесят рублей нажил со полтиною;
Одежицу себе сделал драгоценную:
Шубоньку сшил он себе куньюю,
По подолу острочил чистым серебром,
По рукавчикам и окол ворота
Строчил шубоньку красныим золотом;
Ворот в шубоньке он сделал выше го́ловы:
Спереду-то не видать лица румянаго
И сзаду не видать шеи беленькой;
Шапочку на головушку сшил он соболиную,
Дорогих-то соболей заморскиих;
Кушачок он опоясал семишелковый;
Перчаточки на руках с чистым серебром;
Сапожки-то на ноженьках сафьянные:
Вокруг носика-то, носа — яицо кати,
Под пяту́, под пя́ту — воробей лети.
Пошел молодец по городу похаживать,
Он пошел по чужему погуливать,
Гулял день с утра до вечера,
И не знает он, куда приютитися.
Подошел-то ко цареву ко ка́баку.
Прикручинившись стоит он, припечалившись,
Приклонил буйну головушку к сырой земле,
Ясны очушки втопил он во сыру землю.
Из того цареваго из ка́бака
Выходила бабища курвяжища,
Турыжная бабища, ярыжная,
Станом ровна и лицом бела;
У ней кровь в лице будто у заяцы,
В лице ягодицы цвету макова.
Она стала вокруг молодца похаживать:
«Ты чего стоишь кручинен, добрый молодец?
Али город тебе чуж, люди незнаемы,
Не знаешь ты, куда приютитися?
Поди-ка ты со мною на царев кабак,
Испей-ка чарочку зелена вина:
Тут ты, молодец, пораскуражишься,
Со мною ли, молодец, позабавишься».
Он послушался этой бабищи курвяжищи,
Заходил он на царев кабак,
Выпивал он чару зелена вина,
Выпивал он еще дру́гую,
Выпивал молодец еще третьюю.
Тут молодец пораскуражился,
И денежек он пропил пятьдесят рублей,
Пятьдесят рублей он пропил со полтинкою.
Обвалился молодец, он на царев кабак.
Подошли к нему тут голюшки кабацкие,
Отпоясали кушачок семишелковый,
Сняли с него шубоньку-то куньюю,
С него шапочку-то сняли соболиную,
Сапоженьки разули сафьянные,
Перчаточки сняли с чистым серебром;
Обули лапотики липовы,
Поношены тыи, брошены,
Рогожку одели липову,
Поношену тую, брошену,
На головушку одели колпачок липовый,
Поношеный тот, брошеный.
Сидит тут молодец — закручинился,
Закручинился — сидит, сам запечалился,
Приклонил буйну головушку направую сторонушку,
Очи ясныя втопил он во кирпичен мост.
Подходила к нему бабища курвяжища,
Турыжная бабища, ярыжная;
Она стала вокруг молодца похаживать:
«Не кручинься-тко, дородний добрый молодец,
Встань-ка ты скорешенько на резвы ноги,
Испивай-ка чару зелена вина:
Тогда ты, молодец, раскуражишься
И со мною, молодец, позабавишься».
Подносила к нему чару зелена вина,
Подносила ему другую,
Подносила она третью:
Тут молодец пораскуражился.
Он пошел по городу похаживать,
Стал по чужему погуливать.
Гулял день с утра до вечера,
И загулял он ко хозяину к басонщику,
Он задался во работушки в басонския.
Живет он поры-времячки день за день,
День за день живет, да год за год.
Прожил он поры-времени три года,
Денежек он нажил пятьдесят рублей,
Пятьдесят рублей нажил со полтиною;
Одежицу себе сделал драгоценную:
Шубоньку сшил он себе куньюю,
По подолу острочил чистым серебром,
По рукавчикам и окол ворота
Строчил шубоньку красныим золотом;
Ворот в шубоньке он сделал выше го́ловы:
Спереду-то не видать лица румянаго
И сзаду не видать шеи беленькой;
Шапочку на головушку сшил он соболиную,
Дорогих-то соболей заморских;
Кушачок он опоясал семишелковый;
Перчаточки на руках с чистым серебром;
Сапожки-то на ноженьках сафьянные:
Вокруг носика-то, носа — яицо кати,
Под пяту́, под пя́ту — воробей лети.
Пошел молодец по городу похаживать,
Он пошел по чужему погуливать.
Гулял день с утра до вечера,
И не знает он, куда приютитися.
Подошел-то ко цареву ко ка́баку.
Прикручинившись, стоит он, припечалившись,
Приклонил буйну головушку к сырой земле,
Ясны очушки втопил он во сыру землю.
Из того царскаго из ка́бака
Выходила бабища курвяжища,
Турыжная бабища, ярыжная,
Станом ровна и лицом бела;
У ней кровь в лице быдто у заяцы,
В лице ягодицы цвету макова.
Она стала вокруг молодца похаживать:
«Ты чего стоишь кручинен, добрый молодец?
Али город тебе чуж, люди незнаемы,
Не знаешь ты, куда приютитися?
Поди-ка ты со мною на царев кабак,
Испей-ка чарочку зелена вина:
Тут ты, молодец, пораскуражишься,
Со мною ли, молодец, позабавишься».
Он послушался этой бабищи курвяжищи,
Заходил он на царев кабак,
Выпивал он чару зелена вина,
Выпивал он още дру́гую,
Выпивал молодец еще третьюю.
Тут молодец пораскуражился,
И денежек он пропил пятьдесят рублей,
Пятьдесят рублей он пропил со полтинкою.
Обвалился молодец, он на царев кабак.
Подошли к нему тут голюшки кабацкие,
Отпоясали кушачок семишелковый,
Сняли с него шубоньку-то куньюю,
С него шапочку-то сняли соболиную,
Сапоженьки разули сафьянные,
Перчаточки сняли с чистым серебром;
Обули лапотики липовы,
Поношены тыи, брошены,
Рогожку одели липову,
Поношену тую, брошену,
На головушку одели колпачок липовый,
Поношеный тот, брошеный.
Сидит тут молодец, — закручинился,
Закручинился — сидит, сам запечалился,
Приклонил буйну головушку на правую сторонушку,
Очи ясныя втопил он во кирпичен мост.
Подходила к нему бабища курвяжища,
Турыжная бабища, ярыжная;
Она стала вокруг молодца похаживать:
«Не кручинься-тко, дородний добрый молодец!
Встань-ка ты скорешенько на резвы ноги,
Испивай-ка чару зелена вина:
Тогда ты, молодец, раскуражишься,
И со мною, молодец, позабавишься».
Подносила к нему чару зелена вина,
Подносила ему другую,
Подносила она третью:
Тут молодец пораскуражился.
Встает молодец на резвы ноги,
Пал молодец о кирпичен мост,
Обвернулся молодец серым волком,
Побежал он по раздольицу чисту полю:
А Горюшко за ним вслед собакою.
Пал он о матушку сыру землю,
Обвернулся молодец ясным соколом,
Полетел он по подо́болочью.
А Горюшко за ним вслед черным вороном.
Тут молодец он преставился:
Свезли-то на могилу на родительску,
Положили во матушку сыру землю;
Горюшко сидит, само заплакало:
«Ты хорош-то был, дородний добрый молодец!
А я още пойду на чу́жую сторонушку,
Найду-то я много лучше тебя!»
(Записано П. Н. Рыбниковым со слов Рябинина Т. Г., Кижи)
Аудиоверсия былины «Горюшко серое и Упава молодец»
Горе
Въ воскресеньицо матушка за мужь отдала,
Къ понедѣльничку Горе привязалося.
«Ужь ты матушка, свѣтъ Михайловна!
Мнѣ куда съ горя подѣватися?
Я пойду съ горя во темны лѣса.»
Горе въ слѣдъ бѣжитъ, само говоритъ:
— Я лѣса срублю, тебя доступлю.
«Ужь ты матушка, свѣтъ Михайловна!
Мнѣ куда съ горя подѣватися?
Я пойду съ горя во чисты поля.»
Горе въ слѣдъ идетъ, само говоритъ:
— Я поля прижну, тебя доступлю.
«Ужь ты матушка, свѣтъ Михайловна!
Мнѣ куда бѣдной съ горя подѣватися?
Я пойду съ горя въ зелены луга.»
Горе въ слѣдъ идетъ, само говоритъ:
— Я луга скошу, тебя доступлю.
«Ахъ ты матушка, свѣтъ Михайловна!
Мнѣ куда съ горя подѣватися?
Я пойду отъ горя во высокъ теремъ.»
Горе въ слѣдъ идетъ, само говоритъ:
— Я теремъ зажгу, тебя доступлю,
«Ахъ ты матушка, свѣтъ Михайловна!
Мнѣ куда съ горя подѣватися?
Я пойду съ горя во круты горы.»
Горе въ слѣдъ идетъ, само говоритъ:
— Я первомъ совьюсь, горы выточу,
Горы выточу, тебя доступлю.
«Ахъ ты матушка, свѣтъ Михайловна!
Мнѣ куда съ горя подѣватися?
Я пойду съ горя во сыру землю.»
Горе въ слѣдъ идетъ
Со тупицами, вострыми заступами,
Устоялося, розсміялося:
— Ужь ты дочь моя родная!
Ты умѣла горюшко повыгоревать!
(Записано И. Миролюбовымъ).
Горюшко серое
Отчего ты, Горе, зародилося?
Зародилося Горе отъ сырой земли,
Изъ подъ камешка изъ подъ сѣраго.
Изъ подъ кустышка съ-подъ ракитова.
Во лаптишечки Горе пообулося,
Въ рогозиночки Горе приадѣлося,
Понадѣлося, тонкой лычинкои подпоясалось;
Приставало Горе къ добру молодцу.
Видитъ молодецъ: отъ Горя дѣться некуды,
Молодецъ вѣдь отъ Горя во чисто иоле,
Во чисто поле сѣрымъ заюшкомъ.
А за ііимъ Горе въ слѣдъ идетъ.
Въ слѣдъ идетъ, тенета несетъ,
Тенета несетъ все шелковыя:
«Ужь ты стой, не ушелъ добрый молодецъ!»
Видитъ молодецъ: отъ Горя дѣться некуды,
Молодецъ вѣдь отъ Горя во быстру рѣку,
Во быстру рѣку рыбон-щукою.
А за нимъ Горе въ слѣдъ идетъ,
Въ слѣдъ идетъ, невода несетъ,
Невода несетъ все шелковыя:
«Ужь ты стой, не ушелъ добрый молодецъ!»
Видитъ молодецъ: отъ Гори дѣться некуды,
Молодецъ вѣдь отъ Горя во огнёвушку
Во огнёвушку, да во постелгошку.
А за нимъ Горе въ слѣдъ идетъ,
Во слѣдъ идетъ, во ногахъ сидитъ:
— Ужь ты стой, не ушелъ добрыіі молодецъ!
Видитъ молодецъ: отъ Горя дѣться некуды,
Молодецъ вѣдь отъ Горя въ гробовы доски,
Въ гробовы доски, во могилушку.
Во могилушку, по сыру землю.
А за нимъ Горе въ слѣдъ идетъ,
Въ слѣдъ идетъ со лопаткою,
Со лопаткою да со телѣжкою:
«Ужь ты стой, не ушелъ добрый молодецъ»
Только добрый молодецъ и живъ бывалъ:
Загребло Горе во могилушку,
Во могилушку, во матушку сыру землю.
Такъ тому молодцу и славу поютъ.
Былина Горюшко серое записана в Каргопольском уѣзде, Тихишноборского погоста.
