Гришка Отрепьев и Марина Мнишек — эта парочка, как и их женитьба, вызвала у русской знати всплеск недовольства, которое продолжало расти, и привело к организации против молодого царя боярского заговора. Лжедмитрий оказался в осажденном дворце, стража бросила его, а надежные люди были перебиты. Он решил бежать через окно, рассчитывая, что сможет ускользнуть от преследователей и отдаться в руки народа, который всегда его любил. Но, попав на высокую крышу, он не удержался и упал на двор, потеряв на время сознание. Там его настигли и зверски убили заговорщики.
Через три дня труп Лжедмитрия, над которым все это время глумилась толпа, был сожжен. Прах заложили в пушку и выстрелили из нее в ту сторону, откуда пришел в Москву самозванец, — на запад. «Царь Димитрий Иванович» правил на Руси одиннадцать месяцев. После его смерти Марина Мнишек вместе с отцом была сослана в Ярославль.
Гришка Отрепьев и Марина Мнишек
Ты, Боже мой, Боже, Спасъ милостивый,
Владыко царю Вседержителю!
За что на насъ, Господь Богъ, прогнѣвался,
Спустилъ на насъ великъ-тяжкій грѣхъ,
Сослалъ намъ, Боже, прелестника,
Вора Гришку-Разстрижку Отрепьева?
Назвался воръ-собака прямымъ царемъ,
Прямымъ царемъ, царемъ Димитріемъ,
Царевичемъ Димитріемъ Углицкимъ;
Прельстилъ воръ-собака три земли:
Первого прельстилъ—короля въ Литвѣ,
Другаго прельстилъ—землю Польскую,
Третье—сильно царство Московское.
Не успѣлъ воръ-собака воцаритися,
Похотѣлъ воръ-собака женитися:
Не у князя онъ беретъ, не у боярина,
Не у насъ на Руси, въ каменной Москвѣ,
Беретъ воръ-собака въ проклятой Литвѣ,
У Юрья панӑ Стредомірскаго,
Меньшую дочь его душеньку,
Душеньку Маринку дочь Юрьевну.
На вешній праздникъ въ Миколинъ день
Въ четвергъ у Разстрижки свадьба была,
А въ пятницу праздникъ Николинъ день.
Стали бліговѣстить ко заутренѣ
У святого Михаила Архангела,
Гдѣ кладутся цари благовѣрные,
Благовѣрные, благочестивые;
Бояре идутъ ко заутренѣ,
Ко святому Михайлу Архангелу,
А Гришка-Разстрижка съ Маринкою
Заводитъ законъ по-своему:
Идетъ онъ во мыльню-баенку,
Маринка—во умываленку;
Бояре Богу молятся,
А онъ во мыльнѣ моется,
Маринка—во умываленкѣ;
Бояре пошли отъ заутрени,
А Гришка-Разстрижка со мыльни идетъ,
Маринка—со чистой умываленки;
На немъ тулупъ восемьсотъ рублей,
На ней саянъ въ дѣлу тысячу.
Идетъ у Ивана Великаго,
Вскричитъ тутъ, взреветъ зычнымъ голосомъ:
„Есть ли у меня звонарики?
Звоните въ найбольший колоколъ,
Для-ради гостя дальняго,
Гостя дальняго, тестя любимаго“.
Всходитъ на крылечко красное,
Вскричитъ онъ, взреветъ зычнымъ голосомъ:
„Есть ли у меня пушкарики?
Свезите снарядъ-пушки за городъ,
За тѣ ли ворота Серпуховскія:
Завтра у меня пиръ будетъ
Для-рӑди тестя любимаго“.
Вышелъ на крылечко на заднее,
Вскричитъ, взопитъ зычнымъ голосомъ:
„Есть ли у меня повары,
Мои батюшковы приспѣшнички?
Варите ѣству скоромную,
Варите другую—постную,
Скоромну ѣству—гуси-лебеди,
А постну ѣству—рыбу бѣлую:
Завтра у меня пиръ будетъ
Для-ради тестя любимаго,
Про Юрья пана Стредомірскаго“.
Скоромну ѣству самъ кушаетъ,
А постну ѣству раздачей даетъ;
Честныя иконы подъ себя стелетъ,
А чудны кресты подъ пяты кладетъ.
Въ тѣ поры бояре домышлялися,
И думные дьяки догадалися,
Въ Боголюбовъ монастырь пометалися
Ко царицѣ Марѳѣ Матвѣевнѣ:
„Ай же ты, свѣтъ наша матушка,
Царица Марѳа Матвѣевна!
Прямой ли царь на царствѣ сидитъ,
Твое дитя порожденное,
Царевичъ Димитрій Ивановичъ?
Все-то дѣлаетъ не по-царскому:
Скоромну ѣству самъ кушаетъ,
А постну ѣству раздачей даетъ;
Честныя иконы подъ себя стелетъ,
А чудны кресты подъ пятйы кладетъ“.
Царица Марѳа Матвѣевна
Заплакала горючьмй слезьми,
Сама говоритъ таковы рѣчи:
„Глупы вы бояре, недогадливы!
Вѣстимо Богу и всей землѣ,
Потеряно дитя мое любимое,
Царевичъ Димитрій Ивановичъ
На Угличѣ отъ бояръ Годуновыхъ.
Его мощи лежатъ въ каменной Москвѣ
У святого Михайла Архангела,
Гдѣ кладутся цари благовѣрные,
Благовѣрные, благочестивые;
У того ли у Ивана Великаго
Завсегда звонятъ во царь-колоколъ,
Соборны попы собираются,
Панихиды совершаютъ во праздники
За память младого царевича,
Царевича Димитрія Ивановича.
А это—Гришка Отрепьевъ сынъ,
Сидѣлъ въ тюрьмѣ ровно тридцать лѣтъ,
Заростилъ себѣ крестъ во бѣлы груди
И назвался, собака, прямымъ царемъ,
Прямымъ царемъ, царемъ Димитріемъ,
Царевичемъ Димитріемъ Углицкимъ;
Пріѣзжаетъ ко мнѣ со угрозою,
Привозить наголо саблю острую,
Велитъ называть своимъ сыномъ,
Княземъ Димитріемъ царевичемъ Углицкимъ“.
Какъ тутъ бояре догадалися,
И думные дьяки домышлялися,
Выбирали себѣ дьяка думнаго
Того ли Петрушку Басманинова,
Посылаютъ въ палаты во царскія,
Велятъ говорить не съ упадкою:
„А ты помнишь ли, Гришка, памятўешь ли,
Вмѣстѣ грамотѣ съ тобой мы училися
Во томъ монастырѣ во Чудовѣ?
Ты, Гришка, былъ чернымъ дьякономъ,
А я былъ на крылосѣ псаломщикомъ?
Какъ тутъ Гришка-Разстрижка Отрепьевъ сынъ
Заглянулъ въ окно косящато:
Обступила сила кругомъ вокругъ,
Несмѣтная сила со копьями.
Беретъ онъ книжку волшебную,
Волхвуетъ Гришка Отрепьевъ сынъ,
Думаетъ умомъ своимъ царскіимъ:
„Подѣлаю крыльица дьявольски,
Улечу теперь я дьяволомъ.“
Не поспѣлъ Гришка сдѣлать крылыщевъ—
Навалила вся сила несмѣтная,
Несмѣтная сила со копьями.
Видитъ Гришка бѣду неминучую,
Скоро скочить въ окошко косящато—
Да о каменья убился до смерти.
Только-то Гришка царемъ бывалъ,
Только-то Гришка и царствовалъ.
А та душенька Маринка дочь Юрьевна
Обернулась изъ окошка сорокою—
Только-то Маринку и видѣли.
