Кастрюк — историческая былина, пользовавшаяся широкой популярностью в народной среде. В ее основе — известный исторический факт о женитьбе Ивана Грозного на кабардинской княжне Марии Темрюковне в 1561. Женитьба православного царя на «басурманской» княжне оказалась явлением столь необычным, что народ сложил об этом песню. Причем, что тоже характерно, кроме самого факта женитьбы и имен героев: Ивана Грозного, Марии Темрюковны (Демрюковны) и ее брата Мамстрюка (Кастрюка), все остальное выдумано, принадлежит к области народного поэтического творчества. В исторической действительности царский шурин был у Ивана Грозного в немилости, постоянно подвергался со стороны царя насмешкам и издевательствам и в 1571 был казнен. В народной исторической песне Кастрюк потешается над царем во время свадебного пира, вызывает на поединок его борцов:
«Еще какъ Московскихъ борцовъ побору,
Всю Москву за себя возьму,
А царя Ивана Васильевича въ полонъ полоню.»
— похваляется он. И тогда, вслед за другими, в борьбу вступает Обросинька Хроменькій: «На ножку припадываетъ, Изъ подъ ручки высматриваетъ». Народный богатырь выигрывает поединок с богатырем-татарином, показывая, как «русак тешится».
Кастрюк
Грозный царь Иванъ Васильевичъ,
Произволилъ онъ женитися,
Произволилъ онъ обручатися,
Не у насъ на святой Руси
И не у насъ въ каменной Москвы,
А въ землѣ во невѣрныя,
Въ землѣ во Черкасскія,
И на той ли на Марьѣ Кастрюковой,
И на той ли на Марьѣ Дебрюковой.
Еще много онъ бралъ въ приданое,
Триста Татариновъ, да пятьсотъ
Донскихъ казаковъ
Затылки у нихъ были вшивые,
Гузна подхилыя, толстопяты, загузисты.
Грозный царь Иванъ Васильевичъ,
На великихъ былъ онъ на радостяхъ,
И заводилъ пированьице—почестенъ пиръ
На своихъ на князей на бояръ,
На всѣхъ на могучіихъ богатырей,
На всѣ паленицы удалыя.
Всѣ на пиру наѣдалися,
Всѣ на пиру напивалися
И всѣ на пиру порасхвастались.
Одинъ сидитъ молодецъ—призадумался,
Не ѣстъ не пьетъ и не кушаетъ,
И ни чѣмъ онъ, молодецъ, не хвастаетъ.
Вышелъ дядюшка князь Никита Романовичъ,
И ходить онъ но своёй по свѣтлой по свѣтлицы,
По той ли по гридни по столовыя,
Самъ говоритъ таковы слова:
— Что же ты, больше-царскій шуринъ,
Не ѣшь не пьешь и не кушаешь,
И ни чѣмъ, молодецъ, не хвастаешь?
Какую ты думу думаешь?
Развѣ мѣсто тебѣ не по разуму,
Али чара не рядомъ дошла,
Али невѣжа въ пиру обезчестила?»
— А я думаю думушку крѣпкую:
Есть ли у васъ въ Москвѣ борцы
Съ Кастрюкомъ поборотися,
Съ Демрюкомъ поломитися,
Силы отвѣдати и царя припотѣшити?
Я пятьсотъ борцовъ поборолъ,
Пятьсотъ городовъ за себя побралъ:
Еще какъ Московскихъ борцовъ побору,
Всю Москву за себя возьму,
А царя Ивана Васильевича въ полонъ полоню.
Тутъ выходилъ дядюшка Никита Романовичъ.
На свое на крутое на красно крылечико,
Крикнулъ онъ во всю голову,
Свиснулъ онъ во всю Москву:
— Есть ли у насъ въ Москвѣ борцы
Съ Кастрюкомъ поборотися,
Съ Демрюкомъ поломатися,
Силы отвѣдати и царя припотѣшити?
По грѣхамъ учинилося,
Въ Москвѣ борцовъ не случилося;
Только случилося два братца Андреевича:
Одинъ Васенька Маленькій,
А другой Обросинька Хроменькій,
На ножку припадываетъ,
Изъ подъ ручки высматриваетъ.
Возговорилъ еще Васинька Маленькій:
— Ай же ты, князь Никита Романовичъ!
Донеси Грозному царю Ивану Васильевичу:
Не хочу я съ нимъ боротися,
Со тѣмъ съ больше-царскіимъ шуриномъ,
А возьму его за праву руку
И возьму его за лѣву ногу,
И кину его за Днѣпру рѣку.
Говорилъ Обросинька Хроменькій:
— Какъ пособитъ мнѣ Богъ поборотися,
Такъ смѣть ли его изъ платья вытряхнуть,
Нагого по двору спустить,
По тому ли двору государеву,
По тому ли крылечику красному?»»
Приходитъ Никита Ромацовичь:
— Ой же вы, князья-бояра!
У насъ хлѣбъ и соль на столѣ,
У насъ есть и борцы на дворѣ.
И скочилъ больше-царскій шуринъ,
На тѣхъ на великихъ на радостяхъ
Дубовую скамеечку подломилъ,
Онъ много князей-бояръ придавилъ.
Но два ясные сокола слеталися:
Два добрые молодца схватилися;
Какъ сталъ Кастрюкъ на ногахъ
А очутился Кастрюкъ на буйной головы
Платьице у него треснуло,
Кожа у него вереснула;
Три ребра онъ въ боку сломилъ,
И сломилъ онъ у него ручку правую,
И сломилъ у него ножку лѣвую;
Взялъ его за праву руку,
Изъ платья его вонъ повытряхнулъ,
Нагого по двору спустилъ,
По тому ли двору государеву,
По тому ли крылечику красному.
И не пошелъ он по двору государеву,
А ушелъ подъ крылечико красное,
И самъ говоритъ таковы слова:
— Не дай-ко мнѣ съ Московскими борцамы боротися,
Со тыма съ молодыми, съ ученыма!
Былина «Кастрюк» записана отъ Кенозерскаго цѣловальника изъ Пудожсквго уѣзда.
Кастрюкъ
При нынѣшнихъ при царяхъ
При досголѣшнихъ короляхъ,
При блаженныя памяти,
Царица-то Крымская,
Поленица удалая,
Татарка удалая
Съ Кастрюкомъ сговорилася,
Съ молодымъ подъ-умилася.
Ъхать въ землю Россійскую,
Къ царю ли то Грозному,
Ко Ивану Васильевичу,
Выкликать поедиищика,
Съ Кастрюкомъ поборотися,
Съ молодымъ поломатися,
Его силы отвѣдати
И плеча богатырскаго.
Они ѣхали-поѣхали,
До Москвы не доѣхали,
Середи поля пріѣхали,
Середи поля чистаго,
Середи луга зеленаго,
Да шатры-то раздернули,
Шатры полотняные,
Да ковры-то шелковые.
Привязали добрыхъ коней
Ко столбу ко точеному,
Ко кольцу золоченому,
Надавали добрымъ конямъ
Пшены бѣлояровой,
Да послали скора посла,
Скора посла скоморошину.
Какъ скорой посолъ скоморошина,
По версты-то онъ шелъ по скоку,
По полторы онъ по маху.
Какъ приходитъ онъ къ царю Грозному,
Ко царю Грозному ко Ивану Васильевичу,
Какъ проговоритъ онъ таково слово:
— Ай ты, Грозной царь Иванъ Васильевичъ!
Ты конюшни-то испрастывай,
Дворы-то испорашивай:
Къ тебѣ ѣдетъ Татарка удалая,
Поленица удалая,
Выкликать поединщика,
Съ Кастрюкомъ поборотися,
Съ молодымъ поломитися,
Его силы отвѣдати
И плеча богатырскаго.
Отвѣчаетъ ему Грозный царь,
Грозный царь Иванъ Васильевич!
— Конюшни-то у меня испростаны,
Дворы-то испорожнены,
Кастрюкъ сидитъ—самъ печалится,
Онъ сидитъ—самъ кручинится,
Хлѣба-соли не кушаетъ,
Бѣлы лебеди не рушаетъ.
Говоритъ царь Иванъ Васильевичъ:
Что же ты, Кастрюкъ-Дебрюкъ,
А что же, Черкашанвнъ,
Сидишь—самъ печалишься,
Сидишь—самъ кручинишься,
Хлѣба-соли не кушаешь,
Бѣлы лебеди не рушаешь?
А хлѣбъ да соль на столѣ,
А Богъ тебѣ на стѣны,
А борецъ-то тебѣ на дворѣ!
Скочилиь Кастрюкъ за стола,
Зацѣпилъ ногой за скамью,
Убилъ тридцать Татаровей,
Убилъ сорокъ богатырей,
Достальныхъ раскарякало.
Выходилъ на широкій дворъ,
Онъ кричалъ-то во весь голосъ.
Чтобы слышно во всю Москву,
И во всю землю Россійскую,
И государство Московское:
— Още есть ли у васъ борцы,
Борцы—добрые молодцы,
Съ Кастрюкомъ поборотися,
Ёще силы отвѣдати.
И плеча богатырскаго?
Какъ изъ-подъ восточныя стороны
Выходили два брата родимые,
Одного звали Ѳедькою,
А другаго звали Мишкою:
Такъ Ѳедька борецъ похваляется,
Ѳедька борецъ нарывается,
Съ Кастрюкомъ поборотися,
Съ молодымъ поломитися,
Его силы отвѣдати
И плеча богатырскаго.
Какъ завидѣлъ Кастрюкъ-Дебрюкъ,
Кастрюкъ-Дебрюкъ, Дебрюковъ сынъ
Онъ схватилъ Ѳедьку за желты кудри:
А у Ѳедюшки на головушки
Волосушки по тряхнутся.
Тутъ зговоритъ Ѳедюшка таковы слова:
— Ой же ты, Грозный царь,
Грозный царь Иванъ Васильевичъ!
Еще смѣть ли мнѣ
Съ Кастрюкомъ поборотися,
Съ молодымъ поломатися,
Его силы отвѣдати
И плеча богатырскаго?
Отвѣчаетъ ему Грозный царь,
Грозный царь Иванъ Васильевичѣ:
— Помоги тебе Господи,
Да пособи тебе Господи!
