«Князь Роман и братья Ливики» — это былина о наезде литовцев или, как она часто именуется певцами, — о братьях Ливиках. Былина о наезде литовцев — яркий образец более позднего русского воинского эпоса. В ней отражена не борьба Киева с татарами, а борьба Москвы с Литвой, Ливонией и Польшей. В той форме, в какой она до нас дошла, она должна была сложиться в XVI веке.
Основной повествовательный стержень сводится к попытке захвата земель московских и похищению племянницы князя Романа литовцами. Князь Роман собирает войско, подвергает литовцев полному разгрому и освобождает свою племянницу.
Военная часть былины носит конкретно-исторический характер. Вместе с тем мотив похищения женщины — весьма древний. Сам герой, князь Роман, — частично лицо с ярко выраженными чертами историчности, частично же он, подобно Вольге, оборотень, умеющий превращаться в животных. В некоторых отношениях былина эта напоминает былину о Козарине. В ней также дело идет о похищении женщины, в ней также можно найти древнейшие, архаические элементы наравне с позднейшими, военными. Однако военный характер выражен в ней ярче и богаче, чем в былине о Козарине, хотя и менее ярко, чем в былинах об Илье и Калине.
Былины о богатырях и героях земли русской
О двухъ братьяхъ и князе Романѣ Дмитрiвичѣ
Во той земли, въ хороброй Литвы,
У Цимбала короля Литовскаго,
Какъ было столованье почестенъ пиръ
На своихъ-то на пановеіі,
На пановеіі на улановей.
Собиралися-съѣзжалися на почестень пиръ
Всѣ его князья-боярины,
Всѣ дьяки его думные,
Всѣ панове и уланове.
И все поленица удалая.
Всѣ на пиру наѣдалися,
Всѣ на пиру напивалися,
Похвальбамы всѣ похвалялися.
Король по палатушкѣ похаживаетъ,
Ажно увидѣлъ двухъ своихъ витниковъ-совитниковъ,
Двухъ любезныхъ королевскіихъ племянничковъ,
Увидѣлъ за столамы за дубовыма:
Не пьютъ они, не кушаютъ,
Бѣлой лебеди не рушають;
Повѣшены буйны головы
Ниже плечь своихъ могучіихъ,
Притуплены очи ясныя во кирпиченъ полъ.
Говорилъ король таковы слова;
«Ай же вы, два витника-совитника,
Королевскіихъ два племянника!
Что же вы нѣ пьете, не кушаете,
Бѣлой лебеди не рушаѣте,
Повѣсили буйныя головы
Ниже плечъ, своихъ могучіихъ,
Притупили очи ясныя во кирпиченъ полъ?
Какую же вы невзгодушку свѣдали,
Что же нехорошее поразслышали?
Али васъ мужикъ-деревенщина,
Либо васъ голь кабацкая,
Либо мурза Татаринъ поганыій
Обнесъ васъ словамы неразумныма?
Али ѣствушки мои не по нраву,
Напиточки мои не но обычаю?»
Говорятъ они таковы слова:
— Ай же ты, родный наші, дядюшка,
Цимбалъ король земли Литовскія!
Никакой мужикъ деревенщина-засельщина,
Голь кабацкая, мурза Татаринъ поганыій
Не обнесъ насъ словамы неразумными.
И всѣ твои ѣствушки намъ по праву,
Всѣ напиточки по обычаю.
Только не можемъ болѣ терпѣть славы великія
Про Московскаго князя Романа Дмитріевича.
Давай-ка намъ прощеньице-бласловленьице,
Давай-ка намъ силы-войска сорокъ тысячен,
Силу-войско латниковъ-кольчужннковъ,
Силу-войско на добрыхъ коняхъ.
Говоритъ король таковы слова:
«Не дамъ прощеньица-бласловленьица. «
И не дамъ силы-войска сорокъ тысячей.
У меня была пора—сила великая
Не во васъ удалыхъ добрыхъ молодцевъ,
И тутъ я не смѣлъ ѣхать на святую Русь.
Колько я на Русь силу важивалъ,
Со святой Руси силы не вываживалъ,
А несчастный все выѣзживалъ.
А лучше дамъ вамъ силы-войска сорокъ тысячей,
Поѣзжайте вы во землю во Левонскую
Тая земля пребогатѣюща.
Много есть злата и серебра,
Много есть безсчетной золотой казны;
Силы-войска-рати маломошица.»
Давалъ имъ дядюшка Цимбалъ король
Силы-войска сорокъ тысячей,
Силы-войска латниковъ-кольчужниковъ,
Силы-войска на добрыхъ коняхъ,
Отпускалъ ихъ въ землю во Левонскую.
Во землѣ во Левонской на бою имъ пришла Божья помочь:
Тын города они огнемъ сожгли:
Какъ оттуда они погнали добрыхъ коней стадмы-стадомъ.
Добрыхъ молодцевъ рядмы-рядомъ,
А красныхъ дѣвушекъ, молодыхъ молодушекъ
Повели оттуль толпицами;
Несчетной золотой казны
Насыпали телѣги ордынскія,
Красна золота, чиста серебра, скатна жемчуга.
Какъ выѣхали они на далече-далече чисто ноле,
Говорили два брата, два витника-совитніка,
Меньшій говорилъ большему:
«Ай же ты, мой братецъ родимыій!
Поѣдемъ, братецъ, на святую Русь,
Подъ матушку каменну Москву
Ко князю Роману Дмитріевичу.»
Поѣхали два добрыхъ молодца.
Нa матушку на святую Русь
Со ратью-силой великою.
Какъ подъѣхали подъ матушку каменну Москву,
Пожгли четыре села что ни лучшіихъ:
Перво село Славское,
Друго село Переславское,
Третье село Карачаево,
А четверто село что ни лучшее, Косоулицы;
А не смѣли заѣхать во матушку каменну Москву:
А у князя Романа Дмитріевича
Убили зятя любезнаго,
Увезли сестрицу любимую
Молоду Настасью Дмитріевичну
Со любимымъ племянничкомъ, ребеночкомъ трехмѣсячнымъ.
Какъ пріѣзжали они ко рубежу Московскому.
Раздернули они шатры бѣлополотняны,
Спустили добрыхъ коней
Во Московскія во травки во шелковыя.
Во Московскія пшеницы бѣлояровы,
И стоятъ-дожидаютъ осени богатыя,
Богатыя осени хлѣбородныя.
Когда будетъ баранъ тученъ, овесь ядренъ,
Когда повыростутъ пшеницы бѣлояровы:
Тогда още грозятъ заѣхати
Во матушку во славну каменну Москву.
И сами говорятъ промежу собой:
«Не смѣлъ князь Романъ Дмитріевичь
Показаться къ намъ на свѣтлы очи.»
Во славной во матушкѣ каменной Москвы
У князя Романа Дмитріевича
Былъ забранъ столованье-почестенъ пиръ
На всѣхъ на князей на бояръ
И на русскіихъ могучіихъ богатырей.
Какъ пьютъ-ѣдятъ они, проклаждаются,
Надъ собой невзгоды не качаются.
А летитъ птица воронъ мимо подоконье,
Граетъ воронъ во всю голову
И садился супротивъ князя Романа Дмитріевича
На тую на яблонь на кудрявую:
«Ай же ты, князь Романъ Дмитріевичь!
ѣшь-пьѣшь ты, проклаждаешься,
Надъ собой невзгоды не начнешься:
Наѣхала Литва поганая
Отъ Цимбал короля Литовскаго,
Два витника, два советника.
Два любезныхъ королевскіихъ племянника.
Пожгли твои четыре села что ни лѵчшіихъ:
Перво село Славское,
А друго село Персславское,
Третье село Карачаево,
А четверто село что ни лучшее Косоулицы;
И убили твоего зятя любимаго,
Увезли въ полонъ сестрицу любимую
Со любимымъ племничкомъ, ребеночкомъ трехмѣсячнымъ.
И поѣхали они ко рубежу Московскому,
Раздернули шатры бѣлополотияны,
Спустили добрыхъ коней
Во Московскія во травки во шелковыя,
Во Московскія пшеницы бѣлояровы.
А сами похваляются промежу собой:
— Что не смѣлъ князь Романъ Дмитриевич
Показаться намъ на ясны очи.
И стоитъ тутъ эта сила великая,
Дожидаютъ осени богатыя,
Богатыя осени хлѣбородныя,
Когда будетъ баранъ тученъ, овесъ ядренъ,
Повыростутъ пшеницы бѣлояровы:
Тогда още грозятъ заѣхати
Во матушку во славну каменну Москву.»
Тутъ Московскій князь Романъ Дмитріевичь.
Вставалъ па рѣзвы погн,
Самъ-отъ говорилъ таковы слова:
«Аіі же, моя сила-войско любезное,
И князи-бояре, дьяки думные!
Получилъ я вѣсточку нерадостну:
Отъ Цимбала короля Литовскаго
Наѣхала Литва поганая,
Два витника, два советника,
Два любезныхъ королевскіихъ племянника.
Пожгли четыре села что ни лучшіихъ,
Убили моего зятя любимаго
И увезли въ полонъ сестрицу любимую
Со любимымъ племничкомъ, ребеночкомъ трехмѣсячнымъ.
И поѣхали они ко рубежу Московскому,
И сами похваляются промежу собой:
— Что не смѣлъ князь Романъ Дмитріевичь
Показаться къ намъ на ясны очи.
И стоитъ тамъ эта сила великая,
Раздернуты шатры бѣлополотияны,
Спущены добры кони
Во Московскія во травки во шелковыя,
Во Московскія пшеницы бѣлояровы;
Дожидаютъ осени богатыя,
Богатыя осени хлѣбородныя,
Когда будетъ баранъ тученъ, овесъ ядренъ,
Повыростутъ пшеницы бѣлояровы:
Тогда още грозятъ заѣхати
Во матушку во славну каменну Москву.»
Говоритъ князь Романъ Дмитріевичь:
«Ахъ ты молодость моя молодецкая!
Какъ былъ-то я мастеръ въ молоду пору
По темнымъ лѣсамъ летать чернымъ ворономъ,
По чисту полю скакать сѣрымъ волкомъ,
По крутымъ горамъ тонкіимъ бѣлымъ горносталемъ,
По синимъ морямъ плавать сѣрою утушкою.
Ахъ ты старость моя глубокая,
Да не въ пору молодца старость состарила!
У меня ль головка состарѣла,
Сердце молодецкое соржавѣло,
Русы кудри посѣдатѣли.
Ай же, сила моя, войско сорокъ тысячей!
Сѣдлайте-уздайте добрыхъ коней
Туго на туго и крѣпко на крѣпко,
Поѣдемъ мы въ слѣдъ сугоною
За этою щенятью бѣлогубою,
Чтобы не хвастали матушкой каменной Москвой!»
Сѣдлали-уздали добрыхъ коней
Туго на туго и крѣпко на крѣпко,
Поѣхали къ рубежу ко Московскому.
Какъ доѣхали до той рѣки до Березины,
Становился князь Романъ Дмитріевичь
У той рѣки у Березины,
Припущалъ силушку пить во рѣку во Березину.
Начала силушка пить во рѣкѣ во Березины:
Котора сила пила нападкою,
Говорилъ князь Романъ Дмитріевичь:
«Той силы на бою мертвой быть»
Отпущалъ назадъ тую силушку;
Котора сила пила шеломамы да черепушкамы,
Тую силу съ собой бралъ.
Какъ выѣхалъ на далече-далече чисто поле,
Становилъ онъ силушку на чистомъ полѣ,
Самъ своей силушкѣ наказывалъ:
«Ай же, силушка моя великая!
Кормите-тко добрыхъ коней,
Кормите не травкою не шелковою.
Кормите-тко пшеницей бѣлояровой,
Кормите коней, а сами слушайте:
«Въ кой странѣ я заграю чернымъ ворономъ,
На первый наконъ сѣдлайте-уздайте добрыхъ коней.
А заграю второй наконъ чернымъ ворономъ,
Вы садитесь на добрыхъ коней;
А третій разъ заграю чернымъ вороном,
Такъ поѣзжайте скоро па скоро,
Заставайте меня въ живностяхъ.»
Какъ самъ обернулся чернымъ ворономъ,
Полетѣлъ онъ но чисту полю,
Прилеталъ къ рубежу ко Московскому:
Стоитъ тамъ Литва поганая,
Раздернуты шатры бѣлополотняны,
Спущены добры кони
Во Московскія во травки по шелковыя
Во Московскія пшеницы бѣлояровы.
Обернулся онъ сѣрымъ волкомъ,
Добрыхъ коней по чисту полю порозгонялъ,
У иныхъ горлышко повырыпалъ,
А иныхъ вогналъ во рѣку во Березину.
Обернулся тонкимъ бѣлыимъ горносталемъ,
Заскакивалъ въ шатры бѣлополотняны.
Тамъ у нихъ луки поразметаны,
Сабельки, оружья пораскиданы,
Сила спитъ крѣпко, не пробудится.
У тугихъ луковъ тетивочки новыкусалъ,
У сабелекъ острійца повыщипалъ,
У оружьицевъ кремешки повывертѣлъ.
Тутъ-то племянничекъ трехмѣсячный
Испровѣщился языкомъ человѣческимъ:
«Ай же ты, моя родная матушка,
Молода Настасья Дмитріевпчна!
Твой братецъ любимый, мой дядюшка
Поскакиваетъ по шатрику топкимъ бѣлыимъ горносталемъ,
Выручаетъ насъ со полону со неволюшки.»
Какъ тутъ-то сила пробуждалася,
Пробуждалася она, перепалася,
Какъ вешняя вода всколыбалася:
Стала імать горносталя во шатрикахъ,
Соболиныма шубкамы призакидывать.
Онъ по шубкамъ по рукавчикамъ выскакивалъ,
На улушкѣ обернулся чернымъ ворономъ,
Вылетѣлъ во сырой дубъ,
Самъ заграялъ во всю голову.
Какъ сила его услышала,
Начала сѣдлать-уздать добрыхъ коней.
Говорятъ два витника два совитника:
— Не грай, не грай, Московскій князь, чернымъ ворономъ:
Натянемъ мы туги луки,
Кладемъ востры калены стрѣлы,
Застрѣлимъ ти черна ворона;
И спустимъ твою тушу на сыру землю,
И распустимъ твое перъе по чисту полю,
И прольемъ твою кровь по сыру дубу,
Предадимъ ти смерти скорыя.
Заграялъ онъ во второй наконъ.
Начала сила садиться на добрыхъ коней,
Садиться на добрыхъ коней, приготовлятися.
Говорятъ два ватника два советника:
— Не грай, не граіі, Московскій князь, чернымъ ворономъ
Натянемъ мы туги луки,
Кладемъ востры калены стрѣлы,
Застрѣлимъ ти черна ворона,
И спустимъ твою тушу на сыру землю,
И распустимъ твое перье по чисту полю,
И прольемъ твою кровь по чисту полю,
Предадимъ тя смерти скорыя.
Заграялъ онъ во третій наконъ.
Услышала сила, наѣхала,
Начала сѣчь-рубить Литву погануя.
Тутъ-то Литва хватилась за оружьица:
У оружьицевъ всѣ кремешки повыверчены;
Хватилась Литва за сабельки:
У сабелекъ острінца повыщипаны;
Хватилась Литва за копьица:
У копьицевъ конечики повыломаны;
Хватилась Литва за туги луки:
У тугихъ луковъ тетивочки повыкусаны.
Той порой тыимъ времячкомъ
Присѣкли-прирубили всю Литву поганую,
Взяли большему брату выкопали очи ясныя,
Меньшему-то брату по колѣнъ отсѣкли ноги рѣзвыя,
Садили безногаго на безглазаго,
Отпущали къ Цимбалу, королю Литовскому,
Отпущали, сами наказывали:
«Скажите Цимбалу, королю Литовскому,
Что Московскій князь Романъ Дмитріевич:
Старостью не старѣетъ.
Голова его не сѣдатѣетъ,
Сердце его не ржавѣетъ,
Слава ему вѣкъ по вѣку не минуетъ.»
Какъ приходятъ они во землю во Литовскую,
Увидѣлъ ихъ дядюшка Цимбалъ король:
«Ахъ вы любезные два витника, два совитника!
Говорилъ я вамъ, удалымъ молодцамъ:
Не ходите вы на святую Русь
Ко князю Роману Дмитріевичу.
Князь Романъ хитеръ-мудеръ,
Знаетъ онъ языки вороненые,
Знаетъ языки всѣ птичіе.
У меня была пора—сила великая,
И терпѣлъ я славу вѣкъ по вѣку:
А вы теперь получили безчестье великое,
Великое безчестье, на вѣки нерушимое!»
Говорятъ они таковы слова:
— Ай же ты, родный нашь дядюшка!
Не можемъ мы терпѣть безчестья великаго:
Казни насъ казнью своеручною,
Руби намъ буйны головы,
Копай насъ во матушку сыру землю.
Онъ какъ бралъ сабельку вострую,
Рубилъ имъ буйны головы,
Копалъ ихъ во матушку сыру землю.
Теперь-то двумъ витникамъ, двумъ совитникамъ славу поютъ.
Былина О двухъ братьяхъ и князе Романѣ Дмитрiвичѣ записана в Шальском погосте, Пудожскаго уѣзда.
Князь Роман и братья Ливики
На Паневе было, на Уланеве,
Жило‑было два брата, два Ливика,
Королевскиих два племянника.
Воспроговорят два брата, два Ливика,
Королевскиих два племянника:
«Ах ты, дядюшка наш, Чимбал‑король,
Чимбал, король земли Литовския!
Дай‑ка нам силы сорока тысячей,
Дай‑ка нам казны сто тысячей,
Поедем мы на святую Русь,
Ко князю Роману Митриевичу на почестный пир».
Воспроговорит Чимбал, король земли Литовския:
Ай же вы, два брата, два Ливика,
Королевскиих два племянника!
Не дам я вам силы сорок тысячей
И не дам прощеньица‑благословеньица,
Чтобы ехать вам на святую Русь,
Ко князю Роману Митриевичу на почестный пир.
Сколько я на Русь ни езживал,
А счастлив с Руси не выезживал.
Поезжайте вы во землю во Левонскую,
Ко тому ко городу ко Красному,
Ко тому селу‑то ко Высокому:
Там молодцы по спальным засыпалися,
А добрые кони по стойлам застоялися,
Цветно платьице по вышкам залежалося,
Золота казна по погребам запасена.
Там получите удалых добрых молодцов,
Там получите добрых коней,
Там получите цветно платьице,
Там получите бессчетну золоту казну».
Тут‑то два брата, два Ливика,
Скоро седлали добрых коней,
Скорее того они поезд чинят
Во тую ли землю во Левонскую,
Ко тому ко городу ко Красному,
Ко тому селу‑то ко Высокому.
Получили они добрых коней,
Получили они добрых молодцев,
Получили они цветно платьице,
Получили они бессчетну золоту казну.
И выехали два брата, два Ливика,
Во далече‑далече чисто поле,
Раздернули шатры полотняные,
Начали есть‑пить, веселитися
На той на великой на радости,
Сами говорят таково слово:
«Не честь‑хвала молодецкая ‑
Не съездить нам на святую Русь,
Ко князю Роману Митриевичу на почестный пир».
Тут два брата, два Ливика,
Скоро седлали добрых коней,
Брали свою дружину хоробрую,
Стрельцов удалыих добрых молодцев.
Не доедучисъ до князя Романа Митриевича,
Приехали ко перву селу ко Славскому.
Во том селе было три церкви,
Три церкви было соборныих;
Они то село огнем сожгли,
Разорили те церкви соборные,
Черных мужичков повырубили.
Ехали они ко второму селу Карачаеву.
В том селе было шесть церквей,
Шесть церквей было соборныих;
Они то село огнем сожгли,
Разорили те церкви соборные,
Черных мужичков повырубили.
Ехали они ко третьему селу самолучшему,
Самолучшему селу Переславскому.
Во том селе было девять церквей;
Они то село огнем сожгли,
Разорили те церкви соборные,
Черных мужиков повырубили,
Полонили они полоняночку,
Молоду Настасью Митриевичну,
Со тым со младенцем со двумесячным.
А на той ли на великой на радости
Выезжали во далече‑далече чисто поле,
На тое раздольице широкое,
Раздернули шатры полотняные,
Они почали есть‑пить, прохлаждатися.
А в те поры было, в то время
Князя Романа Митриевича при доме не случилося:
А был‑то князь за утехою,
За утехою был во чистом поле,
Опочивал князь в белом шатре.
Прилетела пташечка со чиста поля.
Она села, пташица, на белой шатер,
На белой шатер полотняненький,
Она почала, пташица, петь‑жупеть,
Петь‑жупеть, выговаривать:
«Ай же ты, князь Роман Митриевич!
Спишь ты, князь, не пробудишься,
Над собой невзгодушки не ведаешь:
Приехали два брата, два Ливика,
Королевскиих два племянника,
Разорили они твоих три села.
Во первом селе было три церкви, ‑
Они те церкви огнем сожгли,
Черных мужичков‑то повырубили;
В другом селе было шесть церквей, ‑
Они те церкви огнем сожгли,
Черных мужичков‑то повырубили;
Во третьем селе было девять церквей, ‑
Они те церкви огнем сожгли,
Черных мужичков повырубили,
Полонили они полоняночку,
Молоду Настасью Митриевичну,
Со тым со младенцем со двумесячным.
А на той ли на великой на радости
Выезжали во далече‑далече чисто поле,
На тое раздольице широкое,
Раздернули шатры полотняные,
Едят они, пьют‑прохлаждаются».
А тут князь Роман Митриевич
Скоро вставал он на резвы ноги,
Хватал он ножище‑кинжалище,
Бросал он о дубовый стол,
О дубовый стол, о кирпичен мост,
Сквозь кирпичен мост о сыру землю,
Сам говорил таковы слова:
«Ах ты тварь, ты тварь поганая,
Ты поганая тварь, нечистая!
Вам ли, щенкам, насмехатися?
Я хочу с вами, со щенками, управитися!»
Собирал он силы девять тысячей,
Приходил он ко реке ко Смородины,
Сам говорил таково слово:
«Ай же вы, дружинушка хоробрая!
Делайте дело повеленое,
Режьте жеребья липовы,
Кидайте на реку на Смородину,
Всяк на своем жеребье подписывай».
Делали дело повеленое,
Резали жеребья липовы,
Кидали на реку на Смородину,
Всяк на своем жеребье подписывал.
Которой силы быть убиты, ‑
Тыя жеребья каменем ко дну;
Которой силы быть зранены, ‑
Тыя жеребья против быстрины пошли;
Которой силы быть не ранены, ‑
Тыя жеребья по воды пошли.
Вставал князь Роман Митриевич,
Сам говорил таковы слова:
«Которы жеребья каменем ко дну, ‑
Тая сила будет убитая;
Которы жеребья против быстрины пошли, ‑
Тая сила будет поранена;
Которы жеребья по воды пошли, ‑
Тая сила будет здравая.
Не надобно мне силы девять тысячей,
А надобно столько три тысячи».
Еще Роман силушке наказывал:
«Ай же вы, дружинушка хоробрая!
Как заграю во первый након
На сыром дубу черным вороном, ‑
Вы седлайте скоро добрых коней;
Как заграю я во второй након
На сыром дубу черным вороном, ‑
Вы садитесь скоро на добрых коней;
Как заграю я в третий након, ‑
Вы будьте на месте на порядноем,
Во далече‑далече во чистом поле».
Сам князь обвернется серым волком,
Побежал‑то князь во чисто поле,
Ко тым ко шатрам полотняныим;
Забежал он в конюшни во стоялые,
У добрых коней глоточки повыхватал,
По чисту полю поразметал;
Забежал он скоро в оружейную,
У оружьицев замочки повывертел,
По чисту полю замочки поразметал,
У тугих луков тетивочки повыкусал,
По чисту полю тетивочки поразметал.
Обвернулся тонким белыим горносталем,
Прибегал он скоро во белой шатер.
Как скоро забегает в белой шатер,
И увидел младенчик двумесячный,
Сам говорил таково слово:
«Ах ты, свет государыня‑матушка,
Молода Настасья Митриевична!
Мой‑то дядюшка, князь Роман Митриевич,
Он бегает по белу шатру
Тонким белыим горносталем».
Тут‑то два брата, два Ливика,
Начали горносталя поганивать
По белу шатру по полотняному,
Соболиной шубой приокидывать.
Тут‑то ему не к суду пришло,
Не к суду пришло да не к скорой смерти.
Выскакивал из шубы в тонкой рукав,
В тонкой рукав на окошечко,
Со окошечка да на чисто поле;
Обвернулся горносталь черным вороном,
Садился черный ворон на сырой дуб,
Заграял ворон во первый након.
Тут‑то два брата, два Ливика,
Говорят ему таковы слова:
«Ай же ты, ворон черныий,
Черный ворон, усталыий,
Усталый ворон, упалыий!
Скоро возьмем мы туги луки,
Скоро накладем калены стрелы,
Застрелим ти, черного ворона,
Кровь твою прольем по сыру дубу,
Перье твое распустим по чисту полю».
Заграял ворон во второй након.
Воспроговорят два брата, два Ливика:
«Ай же ты, ворон, ворон черныий,
Черный ворон, усталыий,
Усталый ворон, упалыий!
Скоро возьмем мы туги луки,
Скоро накладем калены стрелы,
Застрелим ти, черного ворона,
Кровь твою прольем по сыру дубу,
Перье твое распустим по чисту полю».
Заграял ворон в третий након.
Тут‑то два брата, два Ливика,
Скоро скочили они на резвы ноги,
Приходили они в оружейную,
Схватились они за туги луки, ‑
У тугих луков тетивочки повырублены,
По чисту полю тетивочки разметаны;
Хватились они за оружьица, ‑
У оружьицев замочки повыверчены,
По чисту полю замочки разметаны;
Хватились они за добрых коней, ‑
У добрых коней глоточки повыхватаны,
По чисту полю разметаны.
Тут‑то два брата, два Ливика,
Выбегали они скоро на чисто поле.
Как наехала силушка Романова, ‑
Большему брату глаза выкопали,
А меньшему брату ноги выломали,
И посадили меньшего на большего,
И послали к дядюшке,
Чимбал‑королю земли Литовския.
Сам же князь‑то приговаривал:
«Ты, безглазый, неси безногого,
А ты ему дорогу показывай!»
Сказка «О князе Романе и двух королевичах»
На чужой стороне, на Уленове, жили-были два брата, два королевича, королевских два племянника. Захотелось им по Руси погулять, города-сёла пожечь, матерей послезить, детей посиротить. Пошли они к королю-дядюшке:
— Родной дядюшка наш, Чимбал-король, дай нам воинов сорок тысяч, дай золота и коней, мы пойдём грабить русскую землю, тебе добычу привезём.
— Нет, племянники-королевичи, я не дам вам ни войска, ни коней, ни золота. Не советую вам ехать на Русь к князю Роману Димитриевичу. Много я лет на земле живу. много раз видел, как на Русь люди шли, да ни разу не видал, как назад возвращались. А уж если вам так не терпится, поезжайте в землю Девонскую — у них рыцари по спальням спят, у них кони в стойлах стоят, орудие в погребах ржавеет. У них помощи попросите и идите Русь воевать.
Вот королевичи так и сделали. Получили они из Девонской земли и бойцов, и коней, и золото. Собрали войско большое и пошли Русь воевать. Подъехали они к первому селу — Спасскому, всё село огнём сожгли, всех крестьян вырубили, детей в огонь бросили, женщин в плен взяли. Заскочили во второе село — Славское, разорили, сожгли, людей повырубили… Подошли к селу большому — Переславскому, разграбили село, сожгли, людей вырубили, в плен взяли княгиню Настасью Димитриевну с малым сыном, двухмесячным.
Обрадовались королевичи-рыцари лёгким победам, раздёрнули шатры, стали веселиться, пировать, русских людей поругивать…
— Мы из русских мужиков скотину сделаем, вместо волов в сохи запряжём!..
А князь Роман Димитриевич в эту пору в отъезде был, далеко на охоту ездил. Спит он в белом шатре, ничего о беде не знает. Вдруг села пташка на шатёр и стала приговаривать:
— Встань, пробудись, князь Роман Димитриевич, что ты спишь непробудным сном, над собой невзгоды не чуешь: напали на Русь злые рыцари, с ними два королевича, разорили сёла,
мужиков повырубили, детей пожгли, твою сестру с племянником в плен взяли!
Проснулся князь Роман, вскочил на ноги, как ударил в гневе о дубовый стол-разлетелся стол на мелкие щепочки, треснула под столом земля.
— Ах вы, щенки, злые рыцари! Отучу я вас на Русь ходить, наши города жечь, наших людей губить!
Поскакал он в свой удел, собрал дружину в девять тысяч воинов, повёл их к реке Смородиной и говорит:
— Делайте, братья, липовые чурочки. Каждый на чурочке свое имя подписывай и бросайте эти жребья-чурочки в реку Смородину.
Одни чурочки камнем ко дну пошли. Другие чурочки по быстрине поплыли. Третьи чурочки по воде у берега все вместе плавают.
Объяснил дружине князь Роман:
— У кого чурочки ко дну пошли — тем в бою убитыми быть. У кого в быстрину уплыли, — тем ранеными быть. У кого спокойно плавают, — тем здоровыми быть. Не возьму я в бой ни первых, ни вторых, а возьму только третьих три тысячи.
И ещё Роман дружине приказывал:
— Вы точите острые сабли, заготавливайте стрелы, коней кормите. Как услышите вы вороний грай, — седлайте коней, как услышите во второй раз ворона, — садитесь на коней, а услышите в третий раз, — скачите к шатрам злых рыцарей, опуститесь на них как соколы не давайте пощады лютым врагам!
Сам князь Роман обернулся серым волком, побежал в чистое поле к вражьему стану, к белым шатрам полотняным, у коней поводья перегрыз, разогнал коней далеко в степь, у луков тетивы пообкусывал, у сабель рукояточки повывертел. Потом обернулся белым горностаем и забежал в шатёр. Тут два брата королевича увидали дорогого горностая, стали его ловить, по шатру гонять, стали его шубой соболиной прикрывать. Накинули на него шубу, хотели схватить его, а горностай ловок был, через рукав из шубы выскочил — да на стенку, да на окошечко, с окошечка в чистое поле. Обернулся он здесь чёрным вороном, сел на высоком дубу и громко каркнул. Только в первый раз ворон каркнул, — стала русская дружина коней седлать. А братья из шатра выскочили:
— Что ты, ворон, над нами каркаешь, каркай на свою голову! Мы тебя убьём, кровь твою по сырому дубу прольём!
Тут каркнул ворон во второй раз, — вскочили дружинники на коней, приготовили наточенные мечи. Ждут-пождут, когда ворон в третий раз закричит.
А братья схватились за луки тугие:
— Замолчишь ли ты, чёрная птица! Не накликай на нас беды! Не мешай нам пировать!
Глянули рыцари, а у луков тетивы порваны, у сабель рукоятки отломаны!
Тут крикнул ворон третий раз. Помчались вихрем русские конники, налетели на вражий стан! И саблями рубят, и копьями колют, и плётками бьют! А впереди всех князь Роман, словно
сокол, по полю летает, бьёт наёмное войско девонское, до двух братьев добирается.
— Кто вас звал на Русь идти, наши города жечь, наших людей рубить, наших матерей слезить?
Разбили дружинники злых врагов, убил князь Роман двух королевичей. Положили братьев на телегу, отослали телегу Чимбалу-королю. Увидал король своих племянников, запечалился. Говорит Чимбал-король:
— Много я лет на свете живу, много людей на Русь наскакивало, да не видел я, чтобы они домой пришли. Я и детям и внукам наказываю: не ходите войной на великую Русь, она век стоит не шатается и века простоит не шелохнется!
Главная мысль сказки «О князе Романе и двух королевичах» — кто на Русь с мечом придет, от меча и погибнет.
Аудиоверсия былины «Князь Роман и братья Ливики»
