О двух королевичах из Кракова Петро Петровиче и Луке Петровиче — русская былина.
Нѣкоторыя изъ слѣдующихъ за симъ былин (таких как «О двух королевичах из Кракова Петро Петровиче и Луке Петровиче») особенно княжескія (куда причисляемъ мы разныхъ королевичей, королевенъ, князей и книженъ, неизвѣстныхъ царей и царевичей, не имѣющихъ отношенія ни къ Кіеву, ни къ Новгороду, ни къ Москвѣ), безъ всякого сомнѣнія по происхожденію весьма древние, а по содержанію, языку и пріемамъ значительны не менѣе многихъ Кіевскихъ и Новгородскихъ, особенно же Московскихъ. Только неопредѣленность именъ и неизвѣстность воспѣваемыхъ событій ставитъ ихъ въ одинъ рядъ общихъ молодецкихъ и безымянныхъ пѣсень; а съ потерею имени и ясныхъ обстоятельствъ событія, выступаетъ порою нѣкоторая отвлеченность, какъ на примѣръ въ пѣсняхъ о Горѣ. Здѣсь же иногда изъ міра-народа творчество обращается къ міру природы внѣшней: дѣйствующія лица — звери, птицы, растенія. Но все-таки былина здѣсь держится еще настоящей были.
О двухъ королевичахъ из Кракова Петроѣ Петровичѣ и Лукѣ Петровичѣ
Изъ того из города изъ Кракова,
Изъ того села ли изъ Березова,
Изъ того подворья богатырскаго
Охвочь ѣздить молодецъ былъ за охвотою.
Во славное раздольице чисто поле,
Охвочь-то былъ стрѣлять гусей, лебедей,
Малыихъ перелетныихъ сѣрыихъ утушекъ.
Молодой Петрой Петровичъ, королевскій сынъ,
Онъ проѣздилъ день съ утра до вечера.
По славну по раздольицу чисту полю,
Не наѣхалъ ни гуся, ни лебедя,
Не малаго перелетнаго утеныша.
Още ѣздилъ другой день съ утра до пабѣдья.
Подъѣхалъ онъ ко синему ко морюшку.
И насмотрѣлъ-то онъ на синемъ морѣ
Ha той на тихоей забереги,
На зеленоемъ на затресьи
Плаваютъ двѣ бѣлыя лебедушки, колыблются.
Становилъ-то онъ коня богатырскаго,
Отъ праваго отъ стремянка булатняго
Свой тугій лукъ разрывчатый отстегивалъ,
То онъ стрѣлочки каленыя накладывалъ,
Тетивочки шелковеньки натягивалъ,
Xотитъ подстрѣлить двухъ бѣлыихъ лебедушекъ.
Эты бѣлыя лебедушки
Проязычили языкомъ человѣческимъ:
«Ты удаленькій дороднііі добрый молодецъ,
Славный богатырь свято-Русскиій!
Хоть ты подстрѣлишь двухъ бѣлыихъ лебедушекъ,
Не укрятуешь плеча ты могучаго
И не утѣшишь сердца богатырскаго.
Не двѣ бѣлыя мы есть-то не лебеди,
Есть-то мы двѣ дѣвушки двѣ красныихъ,
Двѣ прекрасныихъ Настасьи Митріевичны,
Со тоя мы со славной съ Золотой орды,
Летаемъ мы отъ пана поганаго по три году,
Улетѣли мы за синее за морюшко.
Поѣзжай-ко ты раздольицемъ чистымъ полемъ,
Ко славному ко городу ко Кіеву;
И подъѣзжай къ сыру дубу крякновисту,
Насмотри-ка ты птицу во сыромъ дубу:
Сидитъ-то птица черный воронъ во сыромъ дубѣ.
Перьице у ворона чернымъ черно,
Крыльице у ворона бѣлымъ бѣло,
Перьеца распущены до матушки сырой земли,
Эдакой птицы на свѣтѣ не видано,
На бѣлоемъ не слыхано.»
Стоить богатырь, пораздумался:
«Хоть я подстрѣлю двухъ бѣлыихъ лебедушекъ,
Такъ не укрятую плеча могучаго
И не утѣшу сердца богатырскаго.»
Снимаетъ эты стрѣлочки каленыя,
Отпущаетъ онъ тетивочкн шелковеньки,
Своїї тугііі лукъ разрывчатый пристегивалъ.
Ко правому ко стремену къ булатному,
Беретъ онъ въ руки плеточку шелковеньку,
Бьетъ-то онъ коня да по тучной бедры,
То онъ ѣхалъ но раздольпцу чисту полю
Ко славному ко городу ко Кіеву.
И подъѣхалъ ко сыру дубу крякновисту.
И насмотрѣлъ онъ птицу черна ворона:
Сидитъ-то птица чёрный воронъ во сыромъ дубѣ,
Перьице у ворона чернымъ черно,
Крылыше у ворона бѣлымъ бѣло,
Перьице распущено до матушки сырой земли.
Эдакой птицы на свѣтѣ не видывалъ,
На бѣлоемъ не слыхивалъ.
Становилъ онъ коня богатырскаго,
Свой тугій лукъ разрывчатый отстегивалъ.
Отъ праваго отъ стремянка булатняго,
Налагаетъ онъ стрѣлочку каленую,
Натянулъ тетивочку шелковеньку,
И говорилъ-то онъ таковы слова:
«Я подстрѣлю эту птицу черна ворона,
Расточу его я кровь-то по сыру дубу,
Тушину его спущу я на сыру землю,
Перьицо распущу я по чисту полю,
По славному раздольицу широкому.»
Проязычитъ птица языкомъ человѣческимъ:
«Ты удаленькій дородній добрый молодецъ,
Славный богатырь святорусскній!
Ты слыхалъ ли поговорье на святой Руси:
— Въ кельѣ старца убить, то есть не спасенье,
Черна ворона подстрѣлить, то не корысть получить?
Хоть ты подстрѣлишь птицу черна ворона
И расточишь мою кровь-то по сыру дубу,
Тушу мою спустишь па сыру землю
И перьицо распустишь по славной по долинушкѣ,
По раздольицу широкому чисту полю,—
Не укрятуешь плеча ты могучаго,
Не утѣшишь сердца богатырскаго.
Поѣзжай-ка раздольицемъ чистымъ полемъ
Ко славному ко городу ко Кіеву,
Ко ласковому князю ко Владиміру.
У ласкова князя у Владиміра
Хорошъ честенъ пиръ-пированьице;
Надъ собой онъ князь незгодушки не вѣдаетъ.
Ѣздитъ паленичища въ чистомъ нолѣ
На добромъ конѣ на богатырокоемъ;
Она кличетъ-выкликаетъ поеденщика,
Супротивъ себя да супротивника.
Говоритъ-то паленица таковы слова:
«— Ежели Владиміръ стольно-Кіевскій
Не пошлетъ ко мнѣ онъ поединщика,
Супротивъ меня да супротивника,
Самого Владиміра подъ мечь склоню,
Подъ мечь склоню, голову срублю,
Черныхъ мужичковъ-то всѣхъ повырублю,
Божьи церкви я всѣ на дымъ спущу.»
Стоитъ молодецъ, онъ пораздумался:
«Слыхалъ я поговорье на святой Руси:
— Въ кельѣ старца убить, то есть не спасенье,
Черна ворона подстрѣлить, то не корысть получить.
Хоть подстрѣлю я птицу черна ворона,
И расточу его я кровь-то по сыру дубу,
Тушину его спущу я на сыру землю,
Перьицо-то распущу я по чисту полю,
По славному раздольицу широкому,
То не укрятую плеча я могучаго.
И не утѣшу сердца богатырскаго.»
Снимаетъ онъ стрѣлочку каленую
И отпустилъ тетивочку шелковую,
Своіі тугій лукъ разрывчатый пристегивалъ
Ко правому ко стремлчку булатнему.
И поѣхалъ по раздолыіцу чисту полю.
Поѣхалъ молодецъ, самъ пораздумался:
«Прямоѣзжею дорогою поѣхать въ столыю-Кіевъ градъ,
То не честь мнѣ-ка хвала отъ богатырей
И не выслуга отъ князя отъ Владиміра.
Если бы поѣхать во раздольице чисто поле,
Поотвѣдать мнѣ-ка силы у Татарина,
То побьетъ меня Татаринъ во чистомъ полѣ,
Не бывать-то молодцу на святой Руси,
Не видать мнѣ молодцу-то свѣта бѣлаго.»
Іонъ зоветъ себѣ да Бога на помочь,
Спустилъ-то добра коня раздольицемъ чистымъ полемъ.
Іонъ наѣхалъ паленичищу въ чистомъ нолѣ.
Оны съѣхались, да поздоровкались,
Становили добрыхъ коней богатырскіихъ,
Оны сдѣлали сговоръ да промежду собой,
Что разъѣхаться съ раздольица чиста поля
На своихъ на добрыхъ коняхъ богатырскіихъ,
Пріударить надо въ палицы булатній.
Разъѣхались оны съ раздольица чиста поля.
На своихъ на добрыхъ коняхъ богатырскіихъ,
Пріударили во палицы бѵлатнія,
Оны другъ-то друга били не жалухою,
Не жалухою-то били по бѣлымъ грудямъ,
Со всея били со силы богатырскія;
Подъ нима доспѣхи были крѣпкіе:
У нихъ палицы въ рукахъ-то погибалися.
По маковкамъ отломилися,
Оны другъ друга не сшибли со добрыхъ коней,
Оны другъ друга не били и не ранили,
Ни котораго мѣстечка не кровавили.
Становили добрыхъ коней богатырскіихъ,
Оны сдѣлали сговоръ да промежду собоіі.
Что разъѣхаться съ раздольица чиста поля
На своихъ на добрыхъ коняхъ богатырскихъ,
Пріударить надо въ копья Муржамецкія.
Разъѣхались оны съ раздольица чиста поля
На своихъ на добрыхъ коняхъ богатырскіихъ,
Пріударили ж» копья Муржамецкія;
Оны другъ-то друга били не жалухою.
Не жалухою-то били но бѣлымъ грудямъ
И со всея били силы богатырскія;
Подъ нима доспѣхи были крѣпкіе:
У нихъ копья въ рукахъ-то погибалися,
По маковкамъ копья отломилися,
Оны другъ друга не сшибли со добрыхъ коней,
Оны другъ друга не били и не ранили,
Ни котораго мѣстечка не кровавили.
Становили добрыхъ коней богатырскіихъ,
Выходили добры молодцы съ добрыхъ коней:
Надо биться боемъ-рукопашкою,
Поотвѣдать другъ у друга силушки великія.
Молодой Петрой Петровичь, королевскій сынъ,
Онъ весьма обученъ былъ бороться объ одной ручкѣ
Онъ подходитъ къ паленицы ко удалыя,
То онъ схватитъ паленицу на косу бедру,
Здынулъ онъ паленицу выше головы,
Спустилъ онъ паленицу на сыру землю,
Ступилъ онъ паленицы на бѣлы груди.
Беретъ свое кинжалище булатнеє,
Заносилъ онъ ручку правую выше головы,
Спустить хотитъ онъ ниже пояса.
Ручка правая въ плечѣ застоялася,
Во ясныхъ очушкахъ свѣтъ помущается,
То онъ сталъ у паленицы выспрашивать:
«Скажи-тко, паленица, провѣдай-ка:
Ты съ коей земли, да ты съ коей Литвы,
Какъ тебя паленицу именемъ зовутъ,
Звеличають удалую по отечеству?»
Говорила паленица таковы слова:
— Ахъ ты старая базыга, ново-древная!
Тобѣ просто надо мною насмѣхатися,
Какъ стоишь ты надъ моею грудью бѣлою,
Во рукахъ держишь кинжалище булатное!
Есть бы былъ я на твоей бѣлой груди,
Пласталъ бы я твои груди бѣлыя,
Доставалъ бы твое сердце со печенью
И не спросилъ бы ни батюшка, ни матушки,
Ни твоего роду и ни племени.
Беретъ свое кинжалшце булатное,
Заносилъ онъ ручку правую выше головы
И спустить хочетъ ниже пояса.
Ручка правая въ плечѣ застоялася,
Въ ясныхъ очушкахъ свѣтъ помущается,
Сталъ у паленицы выспрашивать:
«Скажи-тко, палеинца, провѣдай-ка:
Ты съ коей земли, да ты съ коей Литвы,
Какъ тебя паленину именемъ зовутъ,
Удалую звелячаютъ по отечеству?»
Говорила паленина таковы слова:
— Ахъ ты старая базыга, ново-древная!
Тобѣ просто надо мною насмѣхатися,
Какъ стоишь ты надъ моею грудью бѣлою,
Во рукахъ держишь кинжалище булатное!
Есть бы былъ я на твоей бѣлой груди,
Пласталъ бы я твои груди бѣлыя,
Доставалъ бы твое сердце со печенью
И не спросилъ бы ни батюшка, ни матушки,
Ни твоего роду и ни племени.
Молодой Петрой Петровичъ, королевскій сынъ,
Беретъ свое кинжалшце булатнеє,
Заносилъ онъ ручку правую выше головы
И спустить хочетъ ниже пояса.
Ручка правая въ плечѣ застоялася,
Въ ясныхъ очушкахъ свѣтъ помущается,
Сталъ у паленицы выспрашивать:
«Скажи-тко, палеиица, провѣдай-ка:
Ты съ коей земли, да ты съ коей Литвы,
Какъ тебя паленицу именемъ зовутъ,
Удалую величаютъ по отечеству?»
Говорила паленица и заплакала:
— Ты удаленькій, дородній добрый молодецъ,
Славный богатырь святорусскиій!
Когда ты у меня сталъ выспрашивати,
Я стану тебѣ про то высказывать.
Есть я со тоя со темной Литвы,
Отъ тыхъ Татаровей поганынхъ;
А увезенъ былъ маленькимъ робеночкомъ
Изъ того изъ города изъ Крякова,
Изъ того села да изъ Березова,
Со тоя со улицы съ Рогатицы,
Со того подворья богатырскаго,
Молодой Лука Петровичъ, королевскій сынъ.
Увезли меня Татаровья поганые
Маленькимъ робеночкомъ во эту во темну орду,
И возросъ я тамъ до полнаго до возраста,
И имѣю въ плечахъ силушку великую.
Избиралъ собѣ коня я богатырскаго
И поѣхалъ я на матушку святую Русь
Поискать собѣ-то роду-племени
И поотвѣдати собѣ-то отца-матери.
Молодой Петрой Петровичъ, королевскій сынъ,
Онъ скорешенько соскочитъ со бѣлыхъ грудей,
Беретъ его за ручушки за бѣлыя,
За него за перстни за злаченые,
Становилъ его да на рѣзвы ноги,
Цѣловалъ его во уста въ сахарнія,
Называлъ-то братцемъ собѣ родныимъ.
Оны сѣли на добрыхъ коней, поѣхали
По славному раздолыщу чисту полю,
Ко славному ко городу ко Кракову,
Ко тому селу да ко Березову,
По той улицы по Рогатицы
И къ тому подворью богатырскому.
Молодой Петрой Петровичъ, королевскій сынъ,
Пріѣхалъ онъ на свой на широкъ дворъ,
И онъ скорешенько соскочить со добра коня
И бѣжитъ въ свою палату бѣлокаменну.
Молодой Лука Петровичъ, королевскій сынъ,
Какъ онъ соскочитъ со добра коня,
Сталъ онъ по двору похаживать,
Сталъ добра коня поваживать.
Молодой Петрой Петровичъ, королевскій сынъ,
Пришелъ въ свою палату бѣлокаменну
Ко своей къ родителю ко матушкѣ,
Самъ-отъ говоритъ да таковы слова:
«Свѣтъ ты, государыня родная матушка,
Честная вдова Настасья Васильевна!
Былъ-то я въ раздольицѣ чистомъ полѣ,
Наѣхалъ въ чистомъ полѣ Татарина,
Кормилъ-то его ѣствушкой сахарнею,
Поилъ его питьицемъ медвяныимъ.»
Говоритъ ему родная матушка,
Честная вдова Настасья Васильевна,
Сама слезно заплакала:
— Свѣтъ ты, мое чадо милое,
Молодой Петрой Петровичъ, королевскій сынъ!
Какъ былъ ты во раздольицѣ чистомъ нолѣ,
Да наѣхалъ во чистомъ полѣ Татарина,
Ты бъ не ѣствушкой кормилъ его сахарнею.
И не пптыщемъ поилъ его медвяныимъ:
Билъ бы его палицей булатнею,
Да кололъ бы его копьемъ вострыимъ.
Этые Татаровья поганые
Увезли братца у тя роднаго маленькимъ робеночкомъ,
Молода Луку Петровича.
Говорилъ Петрой Петровичъ, таковы слова:
«Свѣтъ ты, моя родная матушка!
Не Татарина наѣхалъ я въ чистомъ полѣ,
А наѣхалъ братца собѣ роднаго,
Молода Луку Петровича.»
Молодой Лука Петровичъ, королевскій сынъ,
Онъ по двору похаживаетъ,
Добра коня поваживаетъ
И нейдетъ въ палаты бѣлокаменны.
Тутъ честна вдова Настасья Васильевна
Скорешенько бѣжала на широкъ дворъ,
Брала его за ручушки за бѣлыя,
За него за перстни за злаченые,
Цѣловала во уста его сахарнія,
Называла она сыномъ собѣ родныимъ
И вела въ палаты бѣлокаменны;
Кормила-то ихъ ѣствушкои сахарнею,
Поила-то ихъ питьицемъ медвяныимъ.
Тутъ оны стали жить да быть,
Долго здравствовать.
*Заберега — это та часть воды, которая захвачена берегомъ.
Затресье — часть воды, которая покрыта трестою (травами — осока, камыш);
Заводь (тихая) — часть воды в излучинах берега;
Завьетеръ — место, защищенное от ветра.
**Укрятуешь — укротишь.
*В каждом почти уезде Олонецкой губернии есть предания о набегахъ иноземцев: иноземцев этих вообще называют Панами, потому что самые жестокие опустошения здесь были сделаны Литовцами.
Былина «О двух королевичах из Кракова Петро Петровиче и Луке Петровиче» записана отъ крестьянина Рябинина в Кижской волости.
