Василий пъяница — русская былина о богатыре киевском, уничтожившим всё войско татарина Батыги
Василий Пьяница, он же Василий Игнатьевич — герой былины, в которой рассказывается, что он провинился перед татарами, осаждавшими Киев, и они потребовали его выдачи. Тогда он совершает большой подвиг и выручает город от врагов.
Былина эта в четырех вариантах начинается запевом о красной девице, которая оплакивала грядущую гибель града Киева, гуляя по его стенам. «А плакала стена мать городовая, по той ли по вере христианской, будет над Киев град погибелье». Различные варианты былины в итоге сводятся к следующему. У Батыги громадная рать, с которой он подступил к Киеву, а у князя Владимира богатырей не случилось, все они разъехались, остался только добрый молодец Василий Игнатьевич, пьяница, живший в кабаке. Василий выезжает против татар и убивает тремя стрелами сына, зятя и дьяка Батыги. Трижды он выпрашивает у Батыги силы по 40 тысяч и трижды ее уничтожает. Батыга после этого уходит от Киева, зарекаясь более к нему подступать.
Между тем былина о Василии Пьянице имеет явную аналогию с некоторыми событиями 1382 года. Василий, по былине, – человек незнатный. Образ пьяницы—богатыря, какой—то неожиданный и не вполне понятный, становится ясным, если мы обратимся к событиям 1382 года и вспомним о тех «недобрых людях», которые вынимали из погребов господские меды. Именно они защищали город, хотя и не были, возможно, чужды похмелью. Василий противник бояр, он стоит за городскую бедноту. Это хорошо подчеркнуто в ряде былин и роднит его с одним из оставшихся нам неизвестными предводителей черных людей, так яростно защищавших Москву от татар.
Былина о Василии Пьянице первоначально кончалась гибелью города. Может быть, основой ее являлась более ранняя былина о взятии Киева татарами, но Богородица, плачущая об обреченной Москве, – любимый образ не только киевской, но и московской литературы.
Оны видѣли дѣвицу, держитъ книгу-ту евангеліе,
И не столько читаетъ, все она плачетъ
Позже образ Василия, защищавшего родной город, потускнел, постепенно на первое место выделился мотив пьянства, этот мотив был обработан скоморохами со всеми подробностями о великих чарах вина, выпитых богатырем. Но это случилось позже. Первоначально же это была былина о защите города от татар, о черных людях и их вожаках, защищавших город от татар, о гибели и разорении Москвы, осложненная воспоминаниями о победе татар «над Киевом».
Былина «Василий Пьяница»
Пачнемъ-ко мы старину стародавную.
Близь города Кіева,
При князѣ при Владимірѣ,
Изъ подъ бѣлыя березки кудревастанькой,
Изъ подъ чуднаго креста Леванидова,
Выходила тутъ турица златорогая,
Со младыми турами, съ малыми дѣтушками.
Случилось итти турамъ мимо славный Кіевъ градъ
Мимо тую-ту стѣну городовую:
Оны видѣли дѣвицу, держитъ книгу-ту евангеліе,
И не столько читаетъ, все она плачетъ,
Она видѣла надъ городомъ чуднымъ чудно,
А надъ Кіевомъ дивнымъ дивно:
Наѣхалъ тутъ Батыгушка Батыговичь,
Со зятемъ Тараканчикомъ Корабликовымъ
И съ дьячкомъ-то выдумщичкомъ;
У Батыги-то силы сорокъ тысячей,
И у зятя-то силы сорокъ тысячей,
У дьячка силы сорокъ тысячей.
Тутъ-то князь закручинился,
Владиміръ запечалился,
Говорить да таково слово:
— По голямъ голи шатаются,
По царевымъ кабакамъ столыпаются!
А Василій въ кабаки Безъ портокъ на печи.
Говоритъ-то Василій таково слово:
— Наливайте-ко Василью-то чару зелепа вина,
А другую пива пьянаго,
А третью меду сладкаго,
Сливайте то вино въ одно мѣсто!
Становилося того питья да полтора ведра.
И выпиваетъ тутъ Василій на единый духъ,
Говорить-то Василій таково слово:
— Я топерь могу добрымъ кономъ владать,
Я топерь могу вострой саблей махать!
Тутъ-то Василій садился на добра коня:
Видли-то добраго молодца сядучи,
Не вндли поѣдучи; ‘
Поѣхалъ тутъ Василій не воротамы,
А чрезъ тую-ту стѣну городовую:
Только видятъ въ чистомъ полі куделба стоитъ.
Наѣхалъ тутъ Василій на Батыгушку Батыговича,
На зятя Тараканчика Корабликова и на дьячка-то выдумщичка.
Разъѣхался Василій со Батыгою по чисту полю,
И ударились съ Батыгой въ остры мечи,
Ударилъ тутъ Василій Батыгу по буйной головы:
Палъ тутъ Батыга о сыру землю,
Тутъ-то Батыгѣ и смерть пришла.
Еще разъѣхался Василій со зятемъ Тараканчикомъ Корабликовымъ,
И ударилъ тутъ Василій Тараканчика острымъ копьемъ,
Палъ тутъ Тараканушко о сыру землю:
Тутъ-то ему и смерть пришла.
Еще наѣхалъ тутъ дьячекъ-выдумщичекъ
И ударилъ тутъ Василья саблей но буйной головѣ:
Тугъ-то сабля преломилася;
Васильево сердце разгорѣлося,
Ударилъ тутъ Василіи дьячка саблей по буйной головѣ,
И разсѣкъ его до самаго сѣдла.
Тутъ-то Василій Батыгино войско мечемъ порубилъ,
А Тараканчика-Корабликово войско конемъ потопталъ,
А дьячка-то выдумщичка войско въ полонъ побралъ.
Поѣхалъ тутъ Василій ко городу ко Кіеву,
И стрѣчаетъ тутъ Василья Владиміръ князь у Златыхъ воротъ,
Беретъ-то князь Василья за бѣлы руки,
Ведетъ-то Василья во палаты бѣлокаменны,
Во гридни во столовыя,
Садились за столы за дубовые:
Ъдят-пьютъ, кушаютъ, бѣлую лебедь рушаютъ.
Тутъ-то Василию слава и честь пошла, и тая старина до конца дошла.
Былина «Василий Пьяница» из сборника «Песни собранные П.Н.Рыбниковым».
Василий Игнатьевич
Изъ-подъ той съ-подъ восточнія сторонушки
Наѣдетъ Батыга Батыговнчь со сыномъ со Батыгомъ Батыговичемъ,
Со зятемъ Тараканчикомъ Корабликовымъ,
Наѣзжаетъ съ дьячкомъ да выдумщичкомъ.
У Батыги силы сорокъ тысящей,
У сына силы сорокъ тысящей,
У зятюшки силы сорокъ тысящей,
У дьячка-то силы сорокъ тысящей.
Обступили округъ Кіева кругамъ, кругомъ, кругомы
Соколу летѣть на меженный день,
Маленькой птичкѣ не пролетѣть.
Не случилося во Кіевѣ богатырей:
Одна объявилась голь кабацкая,
По прозваньицу Василий сынъ Игнатьевичь.
Онь двѣнадцать годовь по кабакамъ гулялъ.
Пропилъ-прогулялъ все житье-бытье свое,
Все житье-бытье свое, все богачество.
И то не чѣмъ у Василья опохмѣлиться,
Съ опохмѣлья у Василья головка болитъ,
Съ перепоя у Василья ретиво сердце щемитъ.
Какъ беретъ свой тугій лукъ разрывчатыи.
Выходилъ Василій вонъ со Кіева,
Натягивалъ Василіи свой тугій лѵкъ,
Налагаетъ стрѣлочку каленую,
Стрѣлялъ Василій по тымъ шатрамъ,
По тымъ татрамъ по Батыгинымъ,
Убилъ Василій три головки хорошенькихъ.
Три хорошенькихъ головки, что ни лучшіихъ:
Убилъ сына Батыга Батыговича,
Убилъ зятя Тараканчика Корабликова, убилъ еще дьячка-выдумщичка.
Воротился Василий Игнатьевич взадъ во Кіевъ градъ.
Посылаетъ тутъ Батыга скорыхъ пословъ,
Стали послы виноватаго искать.
Нашли-то Василья въ кабакѣ на пеци,
Приводили Василья къ Батыгѣ на лицо:
— Ты прости меня, Батыга, во большой во вины,
Убилъ я няйлучшихъ головушекъ хорошенькихъ:
Убилъ сына Батыга Батыговича,
Убилъ зятя Тараканчнка Корабликова,
Убилъ дьячка-то выдумщичка…
И то не чѣмъ у Василья опохмѣлиться,
Съ опохмѣлья у Василья головка болитъ,
Съ перепоя у Василья ретиво сердце щемитъ;
Тутъ-то Василій сталъ выспрашивали:
— Опохмѣль-ка ты, Батыга, чарой хмѣльною.
Пособлю-ка я тебѣ взять славенъ Кіевъ градъ.
На тыя рѣчи Батыга пріокннулся:
Налипваетъ ему чару зелена вина.
Другую сливаетъ меду пьянаго,
Третью рюму сладкаго меду,
И сливали питье въ едино судно:
Становилось питья полтора ведра,
Вѣсомъ его полтора пуда.
Взимаетъ Васильюшка единой рукой.
Выпиваетъ Василій на единый духъ,
Говоритъ Василій таково слово:
— Я могу теперь владать добрымъ конемъ,
Я могу теперь махать вострой саблей.
Ужь ты дай-ка мнѣ силы сорокъ тысячей!
Далъ ему Батыга силы сорокъ тысячей.
Уѣзжаетъ тутъ Василій во чисто поле,
Зачалъ но полюшку поѣзживати,
Батыгиной силушки порубливати,
Прирубилъ-пригубилъ онъ до единой головы.
Разгорѣлось у Василия ретиво сердце,
Размахалась у Василья ручка правая,
Ворочался тутъ Василий Игнатьевич къ Батыгинымъ шатрамъ,
Началъ по полюшку поѣзживати,
Батыгиной силушки порубливати:
Прирубилъ-пригубидъ онъ до едной головы.
Бѣжитъ тутъ Батыга, потыкается,
Потыкается Батыга, заклинается:
— Не дай, Боже, ни дѣтямъ моимъ,
Ни дѣтямъ моимъ, ни внучатамъ!
(Записано на Шѵнгѣ, отъ слепого Ивана в Пудожск. уезде, Купецкой волости, деревни Мелентьевской)
Батыга и Василий Игнатьевичъ
Изъ подъ той бѣлой березы кудреватыя,
Изъ подъ чуднаго креста Еландіева,
Шли-выбѣгали четыре тура златорогіе,
И шли они бѣжали мимо славенъ Кіевъ градъ,
И видѣли надъ Кіевомъ чѵднымъ чудно,
И видѣли надъ Кіевомъ дивнымъ дивно:
И по той стѣнѣ городовыя ходитъ-гуляетъ душа красная дѣвица,
Ко рукахъ держитъ Божью книгу Евангеліе,
Сколько ни читаетъ, а въ двое плачетъ.
Побѣжали туры прочь отъ Кіева,
И встрѣтили турицу, родну матушку,
И встрѣтили турицу, поздоровалися:
— Здравствуй, турица, родна матушка!
— Здравствуйте, туры, малы дѣточки!
Гдѣ вы ходили, гдѣ вы бѣгали?
— Шли мы бѣжали мимо Кіевъ славенъ градъ,
Мимо ту мимо стѣнку городовую,
Мимо тѣ башни городовыя,
И видѣли мы надъ Кіевомъ чуднымъ чудно,
И видѣли мы надъ Кіевомъ дивнымъ дивно:
И по той по стѣнѣ городовыя ходитъ-гуляетъ душа красная дѣвица,
Во рукахъ держитъ Божью книгу Евангелье,
Сколько ни читаетъ, въ двое плачетъ.
Говоритъ тутъ турица, родна матушка:
— Ужь вы глупые, туры златорогіе!
Ничего вы, дѣточки, не знаете:
Не душа та красна дѣвица гуляла по стѣны,
А ходила та Мать Пресвята Богородица,
А плакала стѣна мать городовая,
По той ли по вѣрѣ Христіанскія,
Будетъ надъ Кіевъ градъ погибельё:
Подымается Батыга сынъ Сергѣевичь,
И съ сыномъ Батыгомъ Батыговичемъ,
И съ зятемъ Тараканникомъ и съ Каранниковымъ,
И съ думнымъ дьякомъ воромъ—выдумщикомъ,
У Батыги было силы набрано,
Набрано было силы, заправлено,
И было силы сорокъ тысячей;
И у сына Батыги Батыговича
Было силы то же сорокъ тысячей;
И у зятя Тараканника Каранникова
Было силы то же сорокъ тысячей;
И у думнаго дьяка вора-выдумщика,
Было силы то же сорокъ тысячей.
И не вешняя вода облеелѣла,
Обступила кругомъ сила поганая:
Соколу кругомъ летѣть
Будетъ на меженній день.
И пишетъ Батыга князю со угрозою:
«Ты старый песъ, ты Владиміръ князь!
Дай-ко мнѣ изъ Кіева поединщика,
А не то дай-ко мнѣ ты Кіевъ градъ,
Безъ бою безъ драки великія,
Безъ самаго большаго кроволитія.»
Закручинился князь, запечалимся;
Той тоской-печалью великою;
Богатыревъ-то во градѣ не случилося:
Илья Муромецъ уѣхалъ на желтые на пески,
А Добрыця Никитовичъ на Воргановыхъ горахъ,
А Самсонъ былъ богатырь—тотъ во дальнихъ городахъ,
А Алеша Попович за синимъ моремъ гулялъ;
Никакого богатыря не пригодилося.
Разсказали князю голи кабацкія:
«Ты солнышко нашь, Владиміръ князь!
У насъ есть-то Василий Игнатьевич,
И можетъ со Батыгой поправиться,
И пропилъ Васильюшко житье-бытье,
Все житье-бытье и богачество,
Теперь не чѣмъ Василию опохмѣлиться,
И лежитъ нынь Василий въ кабакѣ на печи.»
И солнышко нашь Владиміръ князь
Пошелъ но кружаламъ государевымъ,
По тѣмъ ли по царевымъ кабакамъ,
По кабакамъ, по питейнымъ домамъ,
И нашелъ тутъ Василья въ кабакѣ на печѣ.
И соходитъ Васильюшко со печки долой,
Съ лица зашелъ, поклонился князю:
«Солнышко нашь, Владиміръ князь!
Ты не знаешь кручины моей великія;
У тебя есть кручина великая,
А у меня горе-печаль еще больше твоей:
Что трещитъ-то болитъ у меня буйная голова,
И дрожитъ у меня жильё подколѣнное,
Теперь не чѣмъ мнѣ, Василию, опохмѣлиться;
Опохмѣль-ка меня чарою опохмѣльною,
Тогда я со Батыгой поправлюся.»
И Владиміръ князь столёнъ-Кіевскій
Наливаетъ ему чару зелена вина,
Зеленаго вина полтора ведра,
Другую наливаетъ пива пьянаго,
Третью рюму меду сладкаго,
И составили питье въ одно мѣсто,
Становилося питья полпята ведра.
И принимаетъ Василий единой рукой,
И выпиваетъ Василий на единый здохъ.
И заскочилъ-то Василий на стѣнку городовую,
И натягиваетъ Василий свой тугій лукъ,
И накладываетъ Василий калену стрѣлу,
И стрѣляетъ Василий ко Батыгѣ во шатеръ:
И убилъ три головки, кои лучшенькія,
Убилъ сына Батыгу Батыговича,
Убилъ зятя Тараканника Каранникова.
И убилъ думнаго дьяка вора-выдумщика.
И пишетъ Багыга князю со угрозою:
«Ты старый песъ, ты Владиміръ князь!
Ты подай-ко мнѣ изъ Кіева виноватаго,
У меня кто убилъ ровно три головы.»
И тотъ ли Василий Игнатьевич
Пошелъ по конюшнямъ кленовыимъ,
Выбиралъ себѣ жеребчика неѣзженаго,
И садился на жеребчика неѣзженаго,
И пріѣзжаетъ Василій ко Батыгѣ на лицо,
И прощается Василій во первой большой винѣ:
«Прости меня, Батыг, въ первой большой винѣ:
Я убилъ три головки, кои лучшенькія.
Опохмѣль-ко меня чарою похмѣльною,
Пособлю я тебѣ взять славенъ Кіевъ градъ.»
На тѣ рѣчи Батыга понадѣялся,
Наливаетъ ему чару полтора ведра вина,
И другую наливалъ пива пьянаго,
И третью наливалъ меду сладкаго,
И составили тутъ питье въ одно мѣсто,
И становилося питья полпята ведра вина.
И принимается Василій единой рукой,
Выпиваетъ Василій на единый здохъ,
И говоритъ тутъ Батыгѣ таково слово:
«Ай же ты, Батыга сынъ Сергѣевичъ!
Дай-ко ты мнѣ силы сорокъ тысячей,
Я пойду—подступлю подъ славенъ Кіевъ градъ.»
На тѣ рѣчи Батыга обнадѣялся,
Давалъ ему силы сорокъ тысячей.
И отъѣхалъ Василій прочь отъ Кіева,
И прибилъ-пригубилъ всѣхъ до единаго.
И размахалась у Василья ручка правая,
И разгорѣло у Василья ретиво сердцо
И прибилъ-пригубилъ до единаго,
Не оставилъ Батыгѣ на сѣмена.
И уѣзжаетъ Батыга прочь отъ Кіева
Со тою ли со клятвою великою:
«Не дай Богъ бывать болѣ подъ Кіевомъ,
Ни мнѣ-то бывать, ни дѣтямъ моимъ,
Ни дѣтямъ моимъ и ни внучатамъ!»
Сильные-могучіе богатыри во Кіевѣ;
Церковное пѣнье въ Москвѣ городѣ;
Славный звонъ во Новѣ-городѣ;
Сладкіе поцѣлуи Новоладожанки;
Гладкіе мхи къ синю морю подошли;
Щельё-каменьё въ Сѣверной сторонѣ;
Широкіе подолы Олонецкіе;
Дубяные сарафаны по Онегѣ по рѣкѣ;
Обо подолы по Мотѣ по рѣкѣ;
Рипсоватые подолы Почезерочки;
Рядные сараФаны Кепозерочки;
Пучеглазыя молодки Слобожаночки;
Толстобрюхія молодки Лексимозерочки;
Малошальскій попъ до солдатові добръ.
Дунай, Дунай,
Болѣ пить впередъ не знай!
(Былина Василий Игнатьевич записана в Карнопольском уезде, деревня Красные Лиги)
